Элизабет всегда любила Европу: несмотря на то, что почти весь двадцатый и начало двадцать первого века она провела по ту сторону Атлантики, Соединённые Штаты так и не стали для неё домом. Может ли у демона вообще быть дом? Справедливый вопрос, на который большинство, скорее всего, ответило бы что-нибудь в духе: «Ну, если только геенна огненная…» Возможно, так и было задумано природой – если природой вообще было предусмотрено существование демонов, - но Лиз нравилось считать своим домом очень-очень старый каменный коттедж в одной из тех деревушек Глостершира, которые, кажется, сошли со страниц книги со сказками – и, по большому счёту, её совершенно не волновало, что кто-то мог бы счесть это нелепым или неуместным. Она любила бывать там – и, если бы не необходимость оставаться ближе к центру событий, который, по какой-то причине, постоянно находился в Новом Свете, она бы и вовсе его не покидала. Увы, если хочешь выжить в такие смутные времена – лучше оставаться в курсе происходящего. Да и, в конце концов, её домик на берегу озера Мичиган тоже весьма неплох.
Но, как бы то ни было, время от времени она всё же позволяла себе недолгие вояжи по Европе, в которой провела почти три столетия, и которую знала вдоль и поперёк. Часто её приводили туда дела, реже – становившееся непреодолимым желание хотя бы на один день забыть обо всём и отдохнуть в том смысле слова, который вкладывают в него люди. А иногда – как, к примеру, в этот раз, - первое и второе довольно-таки успешно сочетались.
Помимо сентиментальной привязанности к Старому Свету, красноглазая любила ещё и поностальгировать по временам ушедшим, когда деревья были большими, а Апокалипсис был всего лишь ещё одной главой из Библии, которой священники стращали время от времени свою паству. И потому, наверное, она так любила посещать исторические музеи: в отличие от большинства посетителей, для которых экспонаты оставались всего лишь экспонатами, она воспринимала такую прогулку по полутёмным залам, как путешествие в прошлое – и порой это приводило её в такой восторг, что глаза у неё начинали гореть, точно у маленькой девочки при виде рождественской ёлки.
Впрочем, войнами Элизабет никогда особенно не интересовалась, и выставка, посвящённая битве при Ватерлоо, едва ли вызвала бы у неё горячее желание познакомиться с ней поближе, но… Да, тут было целых два «но». Первое заключалось в том, что Лиз обожала страшные истории. Да-да, те самые страшные истории, которые рассказывают поздней ночью у камина, когда за окном завывает снежная буря, и от которых так сладко замирает что-то внутри, а по спине приятно бегут мурашки. Конечно, дело было совсем не в том, что они её пугали в привычном смысле этого слова – только не после того, как она пережила хоть и не состоявшийся в полной мере, но сильно ударивший по миру конец света. Ей просто нравились такие истории и нравились те чувства, которые они у неё вызывали – что-то среднее между желанием залезть в тёмный подвал в поисках привидений и желанием спрятаться с головой под одеяло. Это всегда развлекало её – и почти всегда помогало ненадолго отвлечься от настоящих ужасов её мира.
Словом, история о колодце, в который сбросили тела жертв тифа, не все из которых, как говорят, были мертвы, не могла её не заинтересовать – тем более, что у этой истории был весьма существенный плюс: она действительно произошла. То бишь, в колодце действительно были тела, и наверняка кто-то из угодивших туда бедолаг был ещё жив – а это вам не экскурсия по какому-нибудь английскому замку, где «очень-очень много духов, правда-правда, наш смотритель регулярно их видит после ужина, но они избегают больших скоплений народа, поэтому извините, но…» Реальность истории придавала ей вес в глазах демоницы – и отсюда как раз вытекала вторая причина, по которой она, в конечном счёте, оказалась в Нивеле: в экспозиции были представлены подлинные вещи, принадлежавшие погибшим, а среди таких вещей порой попадались очень любопытные штучки. Двойное искушение было слишком велико, и Лиз решила, что непременно должна на всё это взглянуть.
Как оказалось, она была не единственной представительницей адского племени, которая заинтересовалась этим местечком – впрочем, она готова была поспорить, что любопытство Мэг ограничивается исключительно вопросом полезности этих вещиц, и их историческая ценность ей совершенно безразлична. Но так ли уж это важно, если их интересы так или иначе совпали? Конечно, нет: в любом случае, они обе получили бы, что хотели – и потому Лиз, привыкшая и жить, и развлекаться, и путешествовать в одиночестве, была совсем не против компании.
Посещение музея оставило у демоницы двойственные ощущения. С одной стороны, ожидания он вполне оправдал: хотя при первом осмотре ничего ценного – в оккультном смысле – среди экспонатов не обнаружилось, сама экспозиция показалась ей довольно любопытной, а атмосфера – ровно такой, какая должна быть в том месте, где три сотни человек были погребены в колодце. С другой же стороны, пробегавший по коже холодок никак нельзя было назвать приятным, и на протяжении почти всего времени, которое они с Мэг провели в музее, Элизабет не покидало какое-то тягостное чувство – настолько тягостное, что хотелось убраться оттуда как можно дальше. Поначалу она убеждала себя в том, что сама в этом виновата: накрутила, мол, себя, перед визитом в музей, вот и мерещится теперь какая-то ерунда. Но потом ей вдруг представился тот самый колодец – причём представился так, будто бы она сама была внутри, - и все эти мёртвые тела, ужасная вонь, стоны ещё живых людей… И представилось ей это настолько ярко, что Лиз искренне порадовалась тому, что у неё нет и не может быть ночных кошмаров – иначе этот ужас точно снился бы ей, по меньшей мере, месяц.
Казалось, прогулка по свежему воздуху совершенно развеяла это тягостное впечатление, и в гостиницу красноглазая вернулась в почти приподнятом настроении – но тут всё пошло наперекосяк. Лиз никогда не принадлежала к числу тех, кто настолько неуклюж, что ухитряется зацепиться за все углы и дверные косяки, встречающиеся на его пути, но по дороге в собственную комнату она задела за них, по крайней мере, трижды. Уже у себя она выронила из рук телефон и, пытаясь его поднять, сбила со стола вазу. Оставив горничную ликвидировать следы несчастного случая, Лиз ретировалась в кафе на веранде – причём между столиков она шла так осторожно, словно ступала по минному полю.
Было облачно, но тепло, а она вдруг поймала себя на ощущении, что ей стало как-то… зябко, что ли? Она заказала горячий шоколад и, как только его принесли, обхватила руками чашку, при этом чуть не опрокинув её себе на колени: на мгновение ей показалось, что пальцы у неё точно одеревенели.
- Я как-то… странно себя чувствую, - нерешительно начала Элизабет, взглянув на Мэг. При других обстоятельствах она бы предпочла оставить свои чувства и ощущения при себе – как она это обычно и делала, - но сейчас явно что-то было не так. Да, что-то было не так, и она решила, для начала, выяснить: «не так» случилось только с ней, или с её столь же демонической спутницей – тоже? Лиз, конечно, прекрасно знала, что обладает сомнительным талантом внушать самой себе всякие ужасы, но что-то ей подсказывало, что на сей раз дело не в её богатом воображении. – Из рук всё валится, и слабость такая, как будто я ужасно устала. – Она вздохнула и отпила из чашки шоколад. – Может, дело в этом месте? Ты ничего странного не чувствуешь?

Отредактировано Elizabeth Nightingale (24.06.18 15:58:50)

Третье утро подряд Девитт надеялся, что отдых поможет ему избавиться от странного недуга. Хотя, это больше была не надежда, а отчаянное желание встретить новый день без пакостного недомогания. Он знал, что эта хворь не относится к разряду "само пройдет", но мозг напрочь отказывался соображать в привычном режиме. По ночам в его голову лезло множество каких-то абсурдных комбинаций, от которых начиналась мигрень, и Теодору казалось что в эти моменты он увязал на грани сна и бодрствования, не в силах совладать с игрой подсознания и ноющей болью, которую хотелось выцарапать из черепа.
  Рука пастора судорожно потянулась к бутылке с минеральной водой, предварительно оставленной им у кровати. На минутку он попытался представить, что этот утренний обряд следствие хорошей вчерашней попойки, как это обычно и бывало. Сделав несколько жадных глотков, он вылил на себя оставшееся содержимое бутылки, что бы хоть как-то себя взбодрить. Отчасти, помогло.
  Пришлось приложить немало усилий, что бы заставить себя встать с постели. Но проблема была не в физической немощи, а скорее просто в диком нежелании покидать пределы уютной кровати, в которой было тепло и безопасно. В последний раз подобные мысли посещали его несколько десятков лет назад, когда он был ребёнком и боялся монстра под кроватью. Но последние пару дней Девитт пребывал в каком-то странно воодушевленном состоянии, не смотря на сильное недомогание. Такое ощущение, что он месяц провел в бегах и теперь этот номер в отеле гарантировал ему полнейшую безопасность и надежду на светлое завтра. И в то же время, Теодора угнетала мысль, что завтра может даже и не наступить. Он не мог припомнить, когда в последний раз пребывал в таком диссонансе со своими чувствами и мыслями.
  Ухватившись двумя руками за края умывальника, Тео поднял взгляд на своё отражение в зеркале. Тягаться с вампирами в плане бледности кожи ему было пока еще рановато, что не могло не радовать. Но вот с такими темными кругами под глазами, впору уже приравнивать себя к родству с пандами. Присмотревшись, Тео с опаской отметил, что потемневшие участки под глазами начали приобретать багровый оттенок.
  После душа, казалось бы, состояние немного улучшилось. Однако Девитт знал, что ближе к ночи жар и головная боль снова явят себя во всей красе. Они будут возвращаться снова и снова. До тех пор, пока у него не лопнет и терпение и он не пустит себе пулю в голову. Почему-то Теодору казалось, что он наложит на себя руки раньше, чем болезнь сожрёт его полностью. Словно эта болезнь была не чем иным как наказанием за неблагоразумие в прошлом. Да и ныне. Высшие, вероятно, долго ломали голову над вопросом, куда сослать этого неугодника после смерти. И не найдя решения, запретили жнецам приближаться к нему. Теперь дело было за малым: дождаться страшнейшего преступления и приговорить того, кто его совершил к бренному одинокому существованию на Земле, пока тот не распадётся на атомы. Есть более достойные жизни люди, чем ты. Прими это. Смирись!
  Никогда. Кто-то пытается сбить его с правильного пути. Девитт это нутром чуял. А так же прекрасно был осведомлен, насколько коварны на самом деле демоны. Особенно те, которых люди порождают внутри себя.
  Гнетущую атмосферу, которой была пропитана воцарившаяся тишина в комнате, разразил звонок сотового телефона. По какой-то причине Девитт потянулся к нему правой рукой. За последние три дня это уже был не первый раз, когда он пытался что-то делать именно правой рукой, будучи левшой от природы. Этот сбой в координации движений уже начинал хорошенько так подбешивать пастора. И ему с опаской пришлось отметить, что он стал более раздражительным.
  - Ты уже здесь? - он попытался придать своему голосу более уверенный тон - Отлично, сейчас спущусь.
  Внезапно он ощутил приступ паники. Словно там, за порогом двери, его ожидал адский пёс, который накинется сразу же, как только Тео откроет дверь. Наваждение прошло так же быстро, как и накатило. Он встрепенулся, тряхнул головой и провел рукой по лбу. Может это верный намёк свыше, что пора бы завязать со своим пристрастием к алкоголю?
  Вяло натянув на себя рубашку, Тео покинул свой номер. Замкнув дверь на ключ, он ненадолго привалился плечом к стене, почувствовав головокружение. Дождавшись когда темнота в глазах соизволит отступить, он сделал глубокий вдох, и неторопливо пошагал на первый этаж. Туда, где располагалось небольшое кафе. К превеликому сожалению Девитта, там оказалось довольно людно. Почему-то именно сегодня вид обилия довольных посетителей его страшно раздражал, но виду он не подал. Нужного персонажа он отыскал не сразу. Зато приметил еще кое-кого, но предпочел сей разговор отложить до лучших времён, ибо сейчас на это просто не оставалось времени.
  Персонаж, за чей столик Тео буквально рухнул, с видом человека, который на протяжении нескольких дней отходит от последствий хорошей гулянки, выглядел идентично одному из охранников музея, который Девитт посещал три дня назад. Только одет был не по форме.
  - Чем порадуешь? - быстро, но вежливо, спровадив официанта, Девитт сразу завел разговор о волновавшем его деле.
  - А каких подвигов ты ожидаешь от меня, в такие короткие сроки? - недовольно буркнул лже-смотритель вытаскивая из кармана брюк небольшой свёрток, и аккуратно возлагая его на поверхность стола. Девитт тут же накрыл пакет ладонью и сжал завернутый предмет в пальцах, но на пол пути к нагрудному карману рубашку, он выронил вещицу из руки, и та громко звякнула, приземлившись под столом. Не растерявшись, Тео наступил на сверток ботинком и с неподдельной тревогой отметил, что не чувствует собственных пальцев. Да что там пальцев, всю ладонь!
  - Знаешь, со Стариканом тоже творилось что-то странное перед смертью. - тихо заговорил собеседник, потирая подбородок. А после выудил из внутреннего кармана пиджака сложенный в четверо лист и пластиковую упаковку обезболивающих таблеток. Кивнув на них, он добавил - Ему всё равно уже не понадабятся.
  - Перед сме... Когда это произошло? - быстро осведомился Девитт в полтона своего голоса, пристально вглядываясь в лицо собеседника, и распихивая по карманам остальное добро здоровой рукой.
  - Незадолго до твоего звонка, в два часа ночи. - по тону товарища Тео понял, что приятель еще долго будет осуждать его за такую ни разу не скромную просьбу, в грубом тоне. - Года берут своё, понимаешь, да? А тут его словно чума свалила. Вот и не выдержал. Кстати, от тебя разит трупным ядом так же, как разило от него в последнее время.
  Что бы скрыть тревогу в глазах, Девитт нагнулся за связкой ключей, которую имел неосторожность так неаккуратно выронить из руки. На этот раз, вещь благополучно скрылась в кармане.
  - Что-нибудь еще узнал? - по нахмурившейся личине собеседника, Девитт понял, что вопрос был крайне глупым, но не спросить было просто нельзя.
  - Ты хоть бы за это спасибо сказал, - злобно прошипел бутус - Там ведь тьма тьмущая этих проклятых камер. Да и времени у меня было пару часов всего-то, твоими молитвами, пастор. А ты сам прекрасно знаешь, что мне лучше остерегаться прямых эфиров. Особенно сейчас, когда мой работодатель к праотцам отправился. И теперь только черти знают, что меня ожидает в будущем. И если я всё таки засветился... Ввязался на свою голову. - оборотень обхватил голову руками, уткнувшись носом в крышку стола.
  - Ну во-первых... - Тео отвернулся и прокашлялся в кулак, после чего спешно потянулся за салфеткой, что бы вытереть губы и ребро руки от капель крови - Чёрт. Во-первых, работодателя нашёл тебе я. Во-вторых это твой долбанный босс затащил меня в тот проклятый музей, по возвращению из которого я теперь буквально рассыпаюсь на куски и выплёвываю собственные лёгкие с недавних пор. - убедившись, что в их сторону никто не смотрит, Девитт совсем немного отогнул край рубахи, чуть ниже воротника, прикрыв рукой часть багрового пятна в районе груди так, что бы его видел только сидевший напротив знакомый - Видал? Обнаружил эту дрянь сегодня утром. Так что тебе не о Старикане плакать нужно, а за меня молится, потому что кроме меня тебе больше никто не поможет, Райан. Молись, что бы в этом адском музее я нашел ответы на вопросы. Ибо в противном случае мы оба с тобой не жильцы. - благо что сил кричать у Девитта просто не было, и дело обошлось лишь злобным полушёпотом. Он медленно поднялся на ноги, намереваясь вернутся обратно в номер и подумать над тем, как теперь следует поступить дальше. - Кстати, спасибо за таблетки, дружище.
  Хлопнув приятеля по плечу, Девитт оставил его в гордом одиночестве, и направился в сторону лестницы. Добрался до номера Тео благополучно, но проблемы начались в тот миг, когда он уже вставил ключи в дверной замок. Левая кисть вновь потеряла чувствительность, и Девитту ничего не оставалось как утробно зарычать и ощутимо приложится лбом к двери.

Отредактировано Theodore Dewitt (12.04.17 03:58:00)

Да уж, они, демоны, не устают… в обычных условиях. Но Элизабет за её достаточно долгую жизнь довелось побывать и в необычных условиях, а потому она больше ни от чего не зарекалась. Сто лет назад она бы сказала, что демоны не только не устают, но и не испытывают – не могут испытывать! – тяги к человеческой крови, а несколько десятков лет спустя она уже пряталась по тёмным углам, дрожащими руками прижимая к груди очередной пакет с «четвёртой отрицательной». Тогда всё, что происходило с ней и её телом, тоже казалось чем-то невероятным – и, тем не менее, всё было более, чем реально. Так что, и теперь, когда её охватила новая хворь, отмахиваться от неё красноглазая не собиралась: неспроста ведь всё это. Как бы беды не вышло.
– Но в музее было чувство, что я среди разрытых могил… У них особенный фон, который просто под кожу лезет, его ни с чем не перепутаешь…
Лиз невольно поёжилась: ей очень ясно вдруг представились эти самые разрытые могилы, и она поймала себя на мысли, что там, в музее, чувствовала примерно то же самое. Да нет – в точности то же самое. Вот только тогда она отнесла это на счёт своего богатого воображения, сочла, что это всего лишь влияние услышанной и прочувствованной истории – да и разве она пришла в этот музей не для того, чтобы ощутить приятный холодок страха? Безусловно, да, но только тот холодок, что пробежал по спине при словах «разрытая могила», приятным никак не был. Коротко кивнув в знак согласия, Элизабет сделала ещё один глоток из чашки. От шоколада внутри разливалось приятное тепло – но лишь на несколько мгновений. Казалось, что в её теле поселилось что-то холодное и чужое: поселилось – и забирало у неё и тепло, и силы, и… жизнь?
Элизабет тряхнула головой, отгоняя ставшие совсем уж дурными мысли, и убрала упавшую на лицо прядь волос. Мэг сказала, что не чувствует вкус виски – и она сама едва различала вкус шоколада. А может, и не различала вовсе – просто помнила, каким он должен быть, и внушила себе, что ощущает его на самом деле. Однако, выходило, что некоторые симптомы у них отличаются: к примеру, у Мэг и правда был сильнейший жар – когда она коснулась руки Элизабет, ту словно калёным железом прижгло. А вот самой красноглазой почему-то было ужасно холодно – да и тошноты она не чувствовала… пока. Может, это просто разные стадии одной болезни? Или она на каждого влияет по-своему? Да и что, в конце концов, это может быть за болезнь такая, что косит демонов так, будто они простые смертные?
- Вот что ты нас втянула, м? Что там в этом музее такого, что мы расклеились, как долбанные смертные?
Что ж, мысли Мэг, естественно, текли в том же направлении. До сих пор Лиз не слышала о такой хвори, которая могла бы поразить исчадий Ада, как поражает людей какой-нибудь там грипп. Такое вообще возможно?
- Ты правда думаешь, что я пошла бы в этот чёртов музей, если бы знала, что это будет иметь такие последствия? – в искреннем удивлении подняв брови, спросила Лиз. Да-да, музей, ещё недавно вызывавший у неё такой чистый и неподдельный интерес, теперь перекочевал в разряд тех «чёртовых» мест, над которыми, по мнению демоницы, стоило бы вешать табличку «Не влезай – убьёт». - Я не из тех, кто ищет себе приключений от скуки, да и… Что вообще в этом музее может быть такого? Ну, да, на том месте умерло много людей, и наверняка там есть хотя бы парочка призраков, но разве они могут нам чем-то навредить? – Если уж разбираться подробно и дотошно, то они и сами, в каком-то смысле, призраки – они ведь тоже души людей, вселившиеся в тела живых. Пусть и не близкая, а всё-таки отчасти родня. Или как раз поэтому они и могут им что-то сделать? - Может, само место проклято? Как в историях про «нехорошие дома»: каждый, кто туда войдёт…
Закончить мысль Элизабет так и не успела, потому что в то же мгновение прямо посередине стола появилась чья-то прозрачная голова. Вернее, полголовы – и от этого, по правде сказать, было ещё более жутко. Будь она простой смертной, тотчас сорвалась бы с места и с визгом помчалась в свою комнату собирать вещи. Но красноглазая простой смертной не была уже почти четыре сотни лет, а потому осталась сидеть на месте – только чашку с шоколадом, из которой хотела сделать ещё глоток, пока он совсем не остыл, до губ так и не донесла, замерев и в изумлении уставившись на это непонятное явление.
«Вот тебе и призрак», - пронеслось у неё в голове, и Лиз осторожно потрогала лоб. Нет, не горячий – во всяком случае, пока. Интересно, галлюцинации бывают и без жара и лихорадки? Или это всё-таки не галлюцинация, и она действительно… ну, скажем так, «подцепила» в музее живого… то есть, настоящего призрака?
- Привет. Наверное это выглядит странно, но я слышал о чем вы говорили. И я хочу вам помочь.
Отлично, говорящая голова хочет ей помочь. Вот это уже больше было похоже на пришедшее во бреду видение, потому что с чего бы это какому-то призраку им помогать? А ещё – подслушивать, да. Призраки вообще так делают?
Как бы то ни было, самым разумным сейчас казалось выяснить, какова природа этого загадочного явления… ну, хотя бы попытаться. Осторожно опустив чашку на стол, Лиз опасливо покосилась на неизвестное «нечто», а потом чуть подалась вперёд, наклонившись поближе к Мэг, и, понизив голос почти до шёпота, спросила:
- Ты тоже видишь голову, которая торчит посреди стола и разговаривает? – Если нет, то ей сейчас точно кто-нибудь вызовет «скорую». Ну, или сразу санитаров из психушки.

Дверь за ним резко захлопнулась. Спустя две-три минуты пастор уже находился в своём номере, и пытался сообразить, что ему делать дальше. Но как только он вспоминал музей, ход мыслей тут же менялся, превращаясь, впоследствии, в какую-то кашу, навевающую уныние и панику. Ни тело, ни разум не хотели подчиняться ему.
  - Соберись. - Тео сделал глубокий вдох, остановившись в центре комнаты. Но одного желания было мало, что-то по прежнему мешало ему сосредоточится. И это было в нём. В буквальном смысле. Нечто чужое, пытающееся подавить какую-то часть самого Девитта. Я не уверен, но...
  - Кристо. - ничего не произошло. Или ничего произойти и не должно? Когда подворачивалась возможность, Девитт всегда пытался узнать от пленённых демонов как можно больше информации о природе их происхождения и самой сути. Но в голову ни разу не закрадывалась мысль заставить одержимого упомянуть имя Христа и оценить последствия.
Нет, вряд ли это одержимость. Если это имя влияет на сущность демонов так сильно, то вряд ли сидящий внутри дымок позволил бы Девитту озвучить его. Но чёрт возьми, что-то или кто-то постоянно вмешивается в естественный ход его размышлений, порождая в мозгу противоречивые и странные мысли, а порой и навевая какие-то глупые желания. Отчаянное желание взять от жизни всё - давно ставшее чуждым самому Тео, к слову - сменялось ужасом и гневом, при одном только воспоминании о музее, в который непременно нужно попасть, не смотря ни на что. Девитт чувствовал как этот диссонанс опустошает его душу и разрывает её буквально на две части, оставляя лишь апатичный настрой. Который снова и снова разбавляли всё те же чувства и эмоции, создавая ощущение замкнутого круга, выход из которого ему упрямо не позволяли найти.
  В следующий момент Девитт почувствовал, что теряется равновесие. Он рухнул на колени, успев таки выставить руки перед собой, дабы не опробовать зубами прочность паркетной доски. Если так пойдет и дальше, то ему и до музея то добраться не судьба. Спасибо Райану за заботу, но обезболивающее в этом случае не спасёт.
  Кстати, об этой парочке, по вине которой Тео оказался втянут в эту гадкую историю. Точнее, Райан был тут совершенно не при чём, корень зла скрывался в его боссе. Почему проклятый старик выбрал именно это здание? Почему, черти бы его задрали, это должен был быть музей? Особого трепета перед старым хламом с вековой историей Тео не испытывал, в отличии от старого коллекционера. Потому и местом, и его содержимым интересовался совершенно неохотно, не особо и задумываясь над тематикой данного памятка старины. Он приехал сюда не ради выставок и экспонатов. Желание сломать еще один мост, связывающий его с прошлыми подвигами - вот причина его появления в этих краях. Конечно, Девитт мог бы неплохо заработать, согласись он на сделку со старой крысой Крейгом. Но раз уж принял решение, то надо идти до конца. Тео даже готов был думать, что Крейг проклял его за дерзость. Если бы тот не отправился к праотцам раньше, чем успел бы это сделать. От части, смерть старика избавила Девитта от груза проблем. Пастор перекрестился, со словами раскаяния за такую жестокую мысль. И в то же время, смерть его была слишком внезапной и довольно странной, что бы спокойно размышлять об этом, как о чём-то обыденном. Хоть связь между этими событиями была призрачной, и по большей части всё сводилось к немалому возрасту почившего, но была одна жуткая деталь объединяющая два разных события, в одну последовательную историю... Кстати, от тебя разит трупным ядом так же, как разило от него в последнее время.
  - И отяготела рука Господня... - рука пастора тут же потянулась к месту, где находилась язва.
  Да, эпизод с чумой навязчиво бился в висок. Да только глупость это. Филистимляне сами на славу постарались, дабы навлечь гнев на свой народ. Девитт же не сделал ничего такого, но всё равно был поставлен на счётчик у какой-то злой силы. А может и не злой? В общем, сознание в отчаянии цеплялось за мимолётную мысль подчинённого Крейга, пытаясь списать это сравнение на знак судьбы. Болезнь, трупы, подавление воли. Пастор никак не мог связать эти определения между собой. Но тут же он всерьез задумался над словами, которые были сказаны им немногим ранее. В последнее время боль настолько истерзала его тело и дух, что он забыл о возможной помощи свыше.
  Если ему и посылали знаки, то определенно не через чужие ассоциации. Заставить его преклонить колени в этом мире могла только одна сила.
Решил напомнить о себе, да? Ладно. Конечно это не правильно, цепляться за Тебя из отчаяния, но похоже Ты сам меня пинаешь на этот путь. Хотя я до сих пор этого не понимаю. Девитт прикрыл глаза, нашёптывая слова молитвы. Стоит отметить, с такой искренностью он этого не делал никогда. Но чувствовал, что с каждым произнесённым словом, тень внутри будто бы сжимается в комок, вбирая когти обратно, и уступая первенство в этом бою. Но не в войне.
  Язва никуда не исчезла, так же как и иные неприятные ощущения. Но по крайней мере конечности вновь послушно подчинялись импульсам головного мозга. Состояние сошло на сносный уровень. Но как долго оно будет сносным?
  Интересно, Райан уже смылся восвояси? Вероятнее всего, но чем чёрт не шутит? Возможно удастся расспросить его о смерти старика-коллекционера поподробнее и пролить немного света на это дело.
  Тео сделал глубокий вдох, будто бы пытаясь убедиться, что душевный недуг действительно решил отступить на этот раз. Приняв вертикальное положение тела, Девитт тут же обшарил свои карманы в поисках сотового телефона. Направляясь к выходу он попутно искал нужный номер в телефонной книге. Щелкнул дверной замок. Тео колебался, глядя на экран мобильника и порываясь нажать кнопку вызова. В конце концов решение было принято. Пока он шагал по коридору, трубка уныло выдавала протяжные гудки. Давай же, бери трубку! Пастор раздраженно отнял телефон от уха и набрал номер контакта еще раз, ступая на лестницу. Наконец-то с того конца провода отозвался грубый мужской голос. Коротко поприветствовав собеседника, Тео сразу перешёл к делу.
  - Я прекрасно помню, что вы большой любитель истории, мистер Финк. Так вот, вам наверняка что-нибудь известно о музее в Нивеле? Меня интересует всё, что связано с представленными там экспонатами и их историей. - он выдержал паузу - В долгу не останусь, сами знаете.
  Человек на том конце провода самодовольно усмехнулся.
  - Ты же говорил, что отошел от дел, Девитт. - Тео остановился на середине лестницы, недовольно поджав губы, и бегло осмотрелся вокруг. В голове мелькнула идея повесить трубку и поразмыслить над другими вариантами, но времени на это просто не оставалось. Ничто не появляется из небытия, даже не смотря на сильное желание. Вступив в торг с судьбой, придётся платить ей чем-то равноценным своему спасению. Пока есть такой шанс. В таких делах судьба бывает более сговорчивой, нежели смерть.
  - Сделаю исключение на этот раз. Мне очень нужна эта информация, мистер Финк. И мне она нужна срочно. Дело не терпит отлагательств. Просто расскажите мне, что знаете или помните об этом месте, попутно записывая моё имя в вашу чёрную долговую книгу. А потом можете справедливо выбивать из меня этот должок.
  В трубке повисло молчание, а нервы Девитта натянулись до предела. Если Финк сейчас выдаст какую-нибудь бесполезную, укоряющую, заумную пургу, длительностью в полтора часа, то можно надевать белые тапки, поочередно забывая все молитвы.
  - Знаешь, Девитт, - тот словно нарочно оттягивал время, дабы хорошенько пощекотать нервы своему собеседнику. Вновь послышался смешок, не оставляя Тео ни толики сомнений, что в этот момент губы оппонента растянулись в змеиной улыбке, - ты совсем не изменился.

Ещё до того, как посередине стола появилась странная прозрачная – и призрачная – голова, Элизабет успела подумать, что зря она это всё затеяла. Мало того, что в последние месяцы её не покидало чувство какой-то ужасной надвигающейся беды, с ней и самой слишком часто начали происходить вещи, самой сутью своею подтверждавшие, что это предчувствие её не обманывает – одна встреча с неведомыми тварями, в мгновение ока пожирающими людей и принимающими их облик, чего стоила. А потом ещё и джинны, да и вообще… а теперь вот, выходит, призраки. Волей-неволей задумаешься, не лучше ли и вовсе сидеть дома и… дожидаться лучших времён? Так себе выход, конечно – даже несмотря на то, что в эту самую минуту Элизабет больше всего хотелось упорхнуть в свой маленький уютный домик, забраться в постель и накрыться одеялом с головой, совсем по-детски убеждая себя в том, что это-то уж точно поможет разобраться со всеми бедами. Увы, пришлось напомнить себе, что бессмысленно бежать от того, что тебя пугает или причиняет боль – потому что рано или поздно оно всё равно тебя настигнет. Единственный выход – встретиться с этим лицом к лицу и выстоять… хотя бы попытаться выстоять.
Лиз рассеянно потёрла лоб, наблюдая за тем, как Мэг испепеляет вмиг почерневшими глазами незваного призрачного гостя, угрожая ему расправой… да, пожалуй, не стоило, по крайней мере, звать её с собой – теперь вот они обе, что называется, влипли, и кто будет виноват? Тот, кто выступил инициатором, ясное дело. Красноглазая чувствовала себя так, будто бы и в самом деле в чём-то провинилась – пусть даже Мэг пошла с ней в тот музей без принуждения или чего-то в этом духе. Должно быть, сказывалось отсутствие привычки работать даже не в команде, а вообще с кем-то… одним словом, чувство было препаршивым. Добро бы, она и в самом деле затеяла всё это ради «чего-то большего», а то ведь нет, из простого любопытства. Хотела безобидного и невинного развлечения, а получила… вот, что.
После слов «это очень долго и сложно объяснять» Лиз ужасно захотелось язвительно выдать что-то в духе «а ты попробуй, мальчик-привиденчик», но на язвительность и сарказм у неё уже не хватало сил. Она только сделала ещё один глоток уже начавшего остывать шоколада и едва заметно поджала губы в ответ на тихое, но, по смыслу своему, весьма патетическое «иначе будет уже слишком поздно». Да, теперь, кажется, уже было совершенно ясно, что в этом деле замешаны духи, но вот это вот явление, переместившееся из стола на соседний стул, логичности происходящему явно не добавляло. Сидеть рядом с привидением, которое – о, Боже мой! – делает тебе комплименты, было как-то странно, и Лиз невольно поёжилась от снова накатившего озноба. Прожив большую часть жизни в туманной Британии, она неоднократно сталкивалась с представителями призрачного мира, среди которых попадались самые разные экземпляры – в том числе, и те, которые то и дело норовят запустить в вас чем-нибудь тяжёлым или выбить из рук чашку чая, вылив обжигающую жидкость вам на колени, – но этот парнишка всё равно был странным. Хотя бы уже потому, что до сих пор Лиз не слышала, чтобы у духов были какие-то внутренние разборки. Что у них тут, международный конфликт? Не лезь в наш колодец, самим тесно?
– Ты дух, но у тебя есть тело? – Элизабет смотрела на прозрачную фигуру очень пристально и очень скептически – по большей части, причиной тому была необходимость сопротивляться ужасной головной боли, которая возникала теперь при каждой попытке сосредоточиться и начать думать. Стоило только попытаться выстроить факты в какую-никакую логическую цепочку, как длинные острые иглы словно пронзали виски, впиваясь прямо в мозг – словно… словно кто-то внутри хотел помешать ей думать? Те духи, о которых упомянула Мэг… агрессивные, опасные – да, но могли ли они воздействовать на демонов так же, как на людей? Овладевать их телами? Мысль казалась абсурдной – но жизнь вообще штука абсурдная, и отметать подозрения только лишь по этой причине было бы, пожалуй, не слишком разумно.
– То есть, ты предлагаешь нам вернуться в музей и залезть в колодец? В логово злобных духов, которые пытаются нас со свету сжить? – Взгляд Элизабет оставался всё таким же скептическим, а в голосе явственно звучало сомнение пополам с удивлением: по большому счёту, у неё не было ни малейшего повода верить этому странному… существу. Тем более, что «существо» это уже наверняка поняло, что имеет дело с демонами, а представить себе, что кто-то может пожелать помочь демонам… ну, трудно. – Если они и в самом деле такие злые, мстительные и опасные, с чего они вдруг согласятся с нами общаться? А если это и в самом деле чьё-то предсмертное проклятье, то я очень сомневаюсь, что они расскажут нам, как его снять. Если только попытаться обмануть их… или предложить что-то взамен… Только вряд ли это сработает, – с горечью усмехнулась Лиз. Да уж, заключать сделки с призраками ей до сих пор не приходилось.

Спускаясь, Девитт всё еще продолжал слушать собеседника на том конце провода. Едва нога пастора миновала последнюю ступеньку, как перед ним внезапно выросла женщина, по виду деловой масти. За ней показался и мужчина, судя по всему сопровождающий её.
  - Ах, прошу прощения. - коротко и сухо проронила барышня, и поспешила обойти Девитта. Человек в строгом костюме последовал её примеру. - Безобразие! Я буду жаловаться администратору. Даже кофе не попить спокойно. Я не намерена уживаться на одной территории с психами! - дамочка, видимо, была оскорблена настолько, что сдерживать поток ругани было выше её сил. И потому столь эмоционально жаловалась своему брату-свату-другу-компаньону, кем бы он там ни был, что услышать обрывки её негодующей речи не мог разве что глухой.
  - Что там у тебя? Ты меня слушаешь, Девитт? - голос в трубке требовательно отозвался в ответ.
  - Да. Продолжайте.
  Пока Тео уверенно направлялся в сторону кафетерия, длинная тирада Финка подошла к концу. Пастор всё ждал каких-нибудь мистических деталей, вроде колдуна в стройных рядах полка или какой либо умирающей матери, которая прокляла место, человека или всё и сразу. Но так и не дождался. Мертвецы в колодце - это единственное, за что можно было зацепится.
  В кафетерий Девитт решил вернуться, по причине подозрений, что безобразничать там начал никто иной, как его "добрый и милый" знакомый. Ибо мог. Очень даже мог. Особенно когда находился в расстроенных чувствах. Но всё оказалось намного хуже. А я-то надеялся, что ты избегаешь дурных компаний.
  Блондинка за одним из столиков привлекла его внимание сразу. Не словами, но действиями. А точнее поведением. В помещении хоть и стало малолюдно - не будем показывать пальцем на виновников - но посторонний шум всё равно забивал речь девушки, которую она произносила хоть и со злостью, но не настолько громко, что бы, к примеру, перебудить целый погост. Тео неспешно приближался к ней со спины. Точнее, к столику за которым сидели барышни. Он опасался, что рыженькая знакомая может предупредить подругу (?) о надвигающейся угрозе, хоть с Элизабет они, в принципе, разошлись довольно мирно, но мало ли! Однако же красноглазая заинтересованно разговаривала... со стулом. Пастор всерьез призадумался о том, не одолевают ли его самого коварные галлюцинации, ибо картина представшая перед ним разила безумием настолько, что Тео неожиданно для самого себя разделил переживания той женщины, с которой столкнулся у лестницы.
  -Надо разобраться с этим дерьмом, пока концы не отдали. - едва хозяйка этих слов попыталась принять вертикальное положение тела, Девитт тут же схватил её за локоть, сжав пальцы настолько сильно, насколько мог, ибо относительно ипостаси светловолосой дамочки его одолевали сомнения. А у нелюдей, обычно, силы куры не клюют.
  - Дорогая, вот ты где, - холодно оценив черноту в её глазах, Тео притянул оную ближе к себе, позаботившись о том, что бы дальнейшие словам могла услышать только рядом стоящая незнакомка - будешь сопротивляться, я накормлю тебя солью и отправлю туда, откуда ты пришла. - сделав лицо попроще, и немного отстранившись, пастор продолжил разыгрывать спектакль - Кажется ты немного перебрала со спиртным, выглядишь не ахти. Тебе бы на воздух. - опасаясь что приложи он больше усилий и неизвестная просто рухнет лицом в землю, пастор слабо подтолкнул девушку в спину ладонью, призывая двигаться вперёд. Видеть демона - демона, Боже! - в таком состоянии ему было одновременно и смешно, и грустно. Но даже не смотря на своё состояние и положение, барышня всё же старалась по всякому показать ему своё недружелюбие, и недовольство ситуацией. На Девитта заново начало накатывать раздражение.
  - Лиз, - поднимая на руки бунтарку, Тео обратился к рыжеволосой, которая наконец таки обратила на него внимание, - где твой номер?
  Ситуация требовала быстрого её разрешения. Но такими темпами, получится только скандал и провокация, которые закончатся визитом администратора и возможным выселением. К слову, последний мог быть уже на пол пути в кафе. Поэтому действовать надо было решительно. Пастора передёргивало от мысли, что в данный момент он добровольно и осознанно спасает шкуру прихвостня Сатаны. Но другого не остается. Пусть одержимая едва держится на своих двоих, но злоба в ней просто ключом бьёт. А как известно, ярость - это такая вещь, которая заставляет забывать о боли и немощи. Да и судьба любительница иронизировать. Кто знает, чем может всё это обернуться для посетителей отеля. И как представитель Его, в первую очередь Девитт должен позаботится о том, что бы влияние и гнев бесовских отродий не настиг простых людей.

Отредактировано Theodore Dewitt (15.06.17 22:07:30)

Вызванное неожиданным появлением призрачной головы, у которой то ли было тело, то ли нет, удивление постепенно начинало сменяться раздражением. Всякий раз, когда Лиз было плохо в смысле физического недомогания – для демона случай редкий, но всякое, увы, бывает, – она стремилась остаться в одиночестве, вдали ото всех, словно раненая зверюшка, для которой окружающий мир в такие мгновения становился вдвойне враждебным. С того страшного времени, когда она с переменным успехом боролась со своей болезненной зависимостью от человеческой крови, это стало ещё и вопросом безопасности. Или даже выживания. Слабость всегда влечёт за собой потерю бдительности, а когда опасность рядом… одним словом, исход известен и печален. Вот и сейчас ей ужасно хотелось оказаться где-нибудь в тихом, тёплом месте, полежать на мягком, закрыв глаза, и тогда, может быть, она сможет сосредоточиться и придумать что-то, что поможет ей избавиться от всего этого кошмара…
Голос Мэг гулко отдавался в голове, а любое произнесённое на повышенных тонах слово, казалось, втыкалось в виски раскалёнными иглами. В сущности, Элизабет понимала её возмущение: для таких, как они, верить кому-то – непозволительная роскошь. Верить призраку в ситуации, когда опасность для них представляют призраки – и вовсе нечто близкое к абсурду. А уж верить призраку, который знает, что перед ним демоны… Конечно, он должен знать – раз уж чёрные, как безлунная ночь, глаза Мэг его не удивили. Тут, правда, стоило бы задаться вопросом, могут ли призраки вообще удивляться, но он ведь, вроде как, и не просто призрак, а… что-то. «Мёртвый медиум»? Может быть, и это даже почти забавно. Смеяться, правда, не хотелось; думать о том, что существо, находившееся так близко, может быть причастно к их страданиям – тоже. С одним Элизабет была точно согласна: перспектива ведения переговоров с мучившими их призраками выглядела весьма сомнительной. Откровенно говоря, она вообще не представляла, как с призраками можно о чём-то договориться. Они же… призраки!
– Ты что веришь ему…?
– А? – рассеянно переспросила Лиз, вздрогнув от неожиданности. Мэг так увлечённо объясняла призрачному силуэту, что они никогда и ни за что не будут иметь дела с ним и ему подобными, что красноглазой начало казаться, что про неё и вовсе позабыли; сознание же её, обрадованное тем, что его больше не мучают попытками осознать происходящее, медленно, но неумолимо куда-то поплыло. И, только перехватив взгляд Мэг, который она устремила на неё, Элизабет поняла, что тоже смотрит в пространство пустыми глазами, в которых начинает плескаться паника. Надо было срочно, любой ценой, взять себя в руки и сделать… хоть что-то!
– Я просто… – начала было она, пытаясь придать голосу хоть немного твёрдости и уверенности и объяснить Мэг, что она, конечно, не верит этому существу, и что она вообще всё ещё сомневается, что это не какая-нибудь коллективная галлюцинация, и что ей просто кажется, что нужно обсудить хотя бы какой-то возможный выход, но… Все слова, казалось, вылетели из её рыженькой головки, и Лиз просто сделала многозначительный и всеобъемлющий взмах рукой, едва не сбив при этом чашку с остатками горячего шоколада. И оживлённо – ну, почти оживлённо, – кивнула: – Музей, да! – и только после этого вспомнила, что, вообще-то, несколько минут назад высказывала скептические замечания по поводу необходимости лезть в логово к призракам. Может, стоило начать искать ответы на вопросы издалека? Или, на деле, у них и времени-то на эти поиски нет? Внезапно занывшая и словно онемевшая после взмаха рука, похоже, намекала, что и правда нет.
А потом всё начало стремительно падать к отметке «Мы все умрём!»
Сначала Мэг выронила стакан и повалилась на стол, заходясь таким кашлем, с которым люди спешно вызывают «скорую» и начинают вспоминать, заверили ли завещание у нотариуса. Лиз инстинктивно рванулась вперёд, чтобы помочь ей, но не смогла даже подняться: ноги сделались совсем ватными, и она неуклюже плюхнулась обратно на стул, едва не съехав с него на пол. Только тогда она, наконец, вспомнила, что в кафе они находились не одни, и нервно огляделась по сторонам: не привлечь внимания они не могли, а значит, сюда уже наверняка идёт охрана… ну, конечно, только этого им сейчас и не хватало! Однако, растерянный взгляд, которым она обводила небольшое помещение, наткнулся совсем не на охранника, а на…
– Теодор?
Элизабет не без усилия сфокусировала свой взгляд на мужчине, который подошёл сзади к Мэг – примерно так же, как это сделала сама Мэг несколько мгновений назад, пытаясь сосредоточиться на красноглазой. Нет, если это галлюцинация, то слишком уж странная, потому что с чего бы ей вдруг начал мерещиться именно «тот самый» техасский пастор, которого она видела один раз в жизни год назад? Выходит, и правда он?
- Дорогая, вот ты где.
«Всё-таки померещилось», – подумала Лиз. Потом оценила холодность, с которой предполагаемый пастор разглядывал Мэг, и подумала: – «Или нет». Что он там такое сказал черноглазой, она не расслышала, но, судя по выражению его лица – ничего хорошего. Интересно, он им прямо здесь сеанс экзорцизма устроит или сначала в сторонку отведёт?
- Лиз, где твой номер?
Значит, в сторонку всё-таки отведёт. Нет, Лиз, конечно, было приятно, что её узнали, да и разошлись они год назад вполне себе мирно, но что-то ей подсказывало даже в таком плачевном состоянии, что пастор едва ли рад её видеть. И, даже если эта встреча настолько случайно, насколько таковой кажется, чем она для неё закончится – неизвестно.
Мысли об этом расстроили Элизабет окончательно. Слабость, которая ещё полчаса назад казалась просто неприятной, теперь попросту пугала, а навалившаяся на плечи усталость словно придавливала её к стулу. Сейчас Лиз сомневалась не только в своей способности совладать хотя бы с одним призраком или, на худой конец, сбежать отсюда домой, но и в том, что она вообще сможет подняться на ноги. На раздражение уже не оставалось сил, и оно сменилось какой-то давящей обречённостью.
- Парень? Муж? Он в курсе, что нам нужно выдвигаться? Время поджимает.
Элизабет снова вздрогнула, когда рядом зазвучал голос призрачного существа. Кажется, краем глаза она заметила, что оно исчезло, а теперь, выходит, снова появилось? Впрочем, за точность своих наблюдений она сейчас не поручилась бы – да и так ли это было важно? Точно она помнила только то, что ответов на свои вопросы – важные, как казалось ей самой, – она не дождалась, поводов доверить, возможно, собственную жизнь существу, чья природа оставалась ей не до конца известной, у неё не прибавилось, а, между тем, это самое существо, похоже, собиралось ею командовать.
– Вижу, отвечать на вопросы такой, как я, ниже твоего достоинства, – устало заметила Элизабет, с трудом поднимаясь со стула. Обычно её раздражало то, как меняется отношение собеседников к ней, стоит им только узнать о её истинной природе, но сейчас у неё не было сил злиться или обижаться. Она просто констатировала очевидный и привычный для неё факт. – Брезгуешь? – Лиз горько усмехнулась и, неловко подхватив сумочку, медленно пошла за Теодором.
Нагнать его и не споткнуться по дороге оказалось делом трудным, но, на удивление, выполнимым. С лестницей наверх всё обстояло намного хуже, но лифта в маленькой гостинице не было, а доползти до номера было нужно. Зачем? Хороший вопрос. На что может рассчитывать демоница, которая ведёт к себе в номер священника? Почему ему вообще понадобился именно её номер? Что он хочет с ними сделать? Имеет ли он отношение к тому, что происходит? Слишком много вопросов. Слишком мало сил, чтобы хотя бы разомкнуть пересохшие губы. Кажется, у неё тоже начинается жар.
– Я сейчас, – пробормотала Лиз, с третьего раза попав ключом в замочную скважину. Закусив губу, с усилием повернула его и толкнула дверь, едва не повиснув на ручке. Потом прошла внутрь, положила сумочку на прикроватный столик, а сама опустилась на край аккуратно застеленной кровати, сцепила начинавшие то ли дрожать, то ли неметь, руки на коленях и, наконец, взглянула на Теодора.
– А что ты собираешься делать? – спросила она так, словно в чём-то провинилась перед ним лично и теперь ожидала наказания – и всё из-за этой ужасной слабости, вечно заставлявшей её ожидать от каждого встречного, что он хочет причинить ей вред.

Девитт почувствовал себя неловко, услышав обращение Элизабет. Но ситуация требовала действий, а не слов. Время на светские беседы у них еще будет. Может быть. Если удастся пережить этот день. Нельзя было сказать, что рыжеволосая была абсолютно такой же, как бесчисленное множество подобных ей заблудших душ, но всё таки Тео знал о ней не столь много, что бы делать какие-либо выводы. Поэтому придерживался мнения, которое извлек из книг и рассказов матёрых охотников на нечисть: никогда не верь демонам. Профессия, конечно, требовала от пастора радикального отношения к черноглазым, что уж говорить о торгашах, которых он теперь презирает и будет презирать даже после смерти. Но всё те же наблюдения и чужой опыт, просто кричали об опасности относится к этому миру субъективно. Слепая жажда мести - не лучший соратник. Надежда всегда была чувством чуждым пастору. Но отчаянное желание отыскать потерянных друзей, порождало в нём эту наивную веру в то, что может быть есть и такие нечистивцы, которые еще помнят как оно было быть человеком? Встреча с Элизабет стала еще одним поводом для такой надежды. Наверняка, он когда-нибудь пожалеет, поплатится за свою снисходительность. Может быть даже сегодня. Но по другому Девитт не мог и не хотел.
  То, что происходило с этими двумя рушило все каноны. За испорченную рубашку, Тео когда-нибудь обязательно отблагодарит эту буйную особу. Как - пока еще не придумал. Ибо ход мыслей пастора пошёл в совсем противоположную от гнева сторону. Кто-нибудь из охотников мог когда-либо похвастаться пойманным демоном, который буквально разлагался в руках? Демон, который позволил поймать себя голыми руками. Фантастика! Исходя из описаний и характеристик, демоны - существа эгоцентричные. Вряд ли хоть один представитель позволил бы себе нахождение в подобном состоянии, не говоря уж о явлении в таковом на люди, где есть вполне реальный шанс стать добычей экзорцистов. Что до Элизабет...  Демоны всегда отличались природной ловкостью. И в предыдущую их встречу Тео не заметил за этой барышней каких либо странных недостатков. Создавалось впечатление, что она на грани опьянения, но разве демонам присуще такое состояние? Похоже, слова блондинки, о том, что парочка влипла в неприятность были более чем правдой.
  Едва представилась возможность избавится от лишнего груза на руках, Девитт поспешил опустить одержимую на свободную койку, чувствуя вновь как отнимаются конечности. Скажет еще потом, что специально бросил! Пастор на мгновение поднёс ослабевшую ладонь к лицу, накрыв ею лоб, и помолился про себя еще раз, в надежде что трюк и в этот раз возымеет эффект.
  – А что ты собираешься делать? - знакомый голос прервал его и заставил обернутся. Действительно, что делать-то теперь? Что он вообще собирался делать до того, как встретил этих двоих?
  - Отправишь в ад сперва меня, потом свою подружку? - он снова повернулся к проблемной дамочке, осмотрев её недовольным взглядом. Неплохая идея, надо сказать. Неплохая, но опрометчивая. Судя по всему, изгнать этих двоих в пекло не сложнее, чем стащить полотенце из отеля. Как сказал некий умный человек однажды: гордость есть плод долгой и муторной борьбы за желаемое, а лёгкая победа, ровным счетом, не значит ничего. Ну или что-то в этом роде. Пастор тяжело вздохнул, стаскивая с себя измазанную какой-то гадкой дрянью рубашку, молитвами черноглазой. Расхаживать с таким пятном было не ахти как приятно. Но опешил с раздеванием, вспомнив о собственном состоянии. Едва соскользнув с потемневшего от заразы плеча, ткань тут же скрыла его. Застёгивать пуговицы Девитт уже не стал.
  - Давайте, для начала, все успокоимся, хорошо? - схлопнув одну ладонь с другой, пастор натянуто улыбнулся и поджал губы, коротко кивнув пару раз, и стараясь подавить раздражение. Сначала он повернулся к блондинке, - Тебя бы действительно стоило вернуть обратно к твоему рогатому папашке, ибо с твоей подачи у нас всех могут быть серьезные неприятности. Вы, демоны, видать совсем забыли, что такое обретаться среди людей. Потому что привыкли пачками отправлять их к праотцам, когда что-то мешает вам жить и здравствовать! - Тео снова глубоко вздохнул, запоздало обратив внимание на то, как повышается тон в собственном голосе. Для обсуждения злодеяний сотворённых демонами не хватит и вечности. Да собственно, и не с этой целью он сюда шёл. Читать морали демону, всё равно что заставлять бить атеиста челом перед распятием. Сейчас важно было дать понять барышням, что в данный момент времени они совершенно не интересуют его как потенциальные жертвы. Они интересуют его больше, как бомбы замедленного действия.
  - Знаешь, святоша. - уперев руки в бока, Девитт смерил собеседницу презрительным взглядом, - У меня нет на тебя времени, развлекайся с рыжей, а я хочу пережить этот день. - недолго пронаблюдав, как девушка направляется в сторону двери, пастор тут же отдёрнул её в сторону, схватив за запястье, и возвращая в центр помещения.
  - Если хочешь его пережить, - он грубо вырвал бутылку из рук блондинки - тогда прекращай вести себя как отбитый подросток и включи мозги, прокаженная! - попытки вернуть спиртное были пресечены сомкнутой пятернёй на горле, и несильным толчком прочь от себя. - В таком состоянии, даже десятилетний ребёнок сможет с тобой справиться! И не надо думать, что это проявление заботы. Я забочусь, но не о тебе, а о людях, которые могут стать жертвами твоего плохого настроения. И если хочешь еще что-нибудь возразить, можешь отправляться в Ад прямо сейчас! - не отводя пронзительного взгляда от лица одержимой, он добавил - Подумай, стоит ли идти на поводу у гордыни, когда есть возможность сохранить свою шкурку? - отступив от черноглазой, Девитт на мгновение отвернулся от демониц, уронив голову на грудь и проведя рукой по затылку. Обернувшись, он поочередно переводил взгляд с одной девицы на другую - Вы были в местном музее, посвященному резне при Ватерлоо?

Состояние, в котором пребывала Элизабет, болезненно напоминало ей о тех временах, когда она страдала от своей проклятой зависимости от человеческой крови. Тогда она тоже постоянно чувствовала слабость, её тоже бросало то в жар, то в холод, а страх перед каждым встречным то и дело сменялся раздражением. Но тогда у неё был хоть какой-то выход: она просто забивалась в самый дальний угол и пыталась это пережить – а теперь… Теперь она даже в одиночестве остаться не могла – а именно сейчас это было бы очень кстати, потому что апатия её – под влиянием недуга, призрака или чего-то ещё, – внезапно отступила, освобождая место для чего-то, явственно напоминающего столь свойственную их племени злость.
Были ли у неё поводы для этой злости? О, предостаточно! Начать хотя бы с того, что она привела этих двоих в свою – свою! – комнату, а они ведут себя, как… варвары! Чёрт с ним, с мини-баром – Лиз всё равно не собиралась им пользоваться, – но вид грязных разводов, оставленных Мэг на покрывале, заставлял подступать к горлу горький комок. Возможно, впрочем, что на самом деле это никак не было связано между собой, но во взгляде, которым она одарила спину черноглазой, явственно читалось, что после «такого» – не стоит забывать и про «подружку» – она предпочитает не иметь с ней более никаких дел. Собственно, здравое зерно в этой мысли было: ей явно стоило приберечь исполнение их договора до того момента, когда ей потребуется серьёзная помощь, а не компаньон для похода по музеям. Пора уже, пожалуй, признать, что предаваться своим странным увлечениям ей лучше в гордом одиночестве.
Дальше – больше, потому что пастор надумал вдруг начать раздеваться. Раздражение на миг отступило, а в округлившихся глазах демоницы теперь явственно читалось куда больше свойственное веку позапрошлому «сэр, что вы себе позволяете?» Помимо того, что в некоторых вопросах Элизабет оставалась крайне старомодной – в особенности, в вопросах приличий, – раздевающийся в её комнате мужчина был для неё чем-то из ряда вон выходящим… если уж на то пошло, то она и за меньшее руки ломала. А ведь это ещё и священник!
Не успевший ещё окончательно отключиться разум, между тем, отметил, что на плече у падре красуется странного вида пятно, которое он так поспешно скрыл под тонкой тканью. Неужели он тоже подхватил эту странную заразу? И, если так, то каких ещё неприятных сюрпризов от неё ждать? И без того ведь к горлу то и дело подкатывает тошнота, и красноглазая почти не сомневалась, что скоро начнёт кашлять чёрной дрянью, как и Мэг.
Элизабет стоило больших трудов заставить себя взглянуть на собственные руки. Не обнаружив на них никаких пятен, она усилием воли заставила себя ещё и расстегнуть пуговку левой манжеты и приподнять белую ажурную ткань… Шрам от перелома, и без того бывший довольно заметным, теперь, казалось, расползался на глазах, превращаясь в какую-то мерзкую впадину. Быстро одёрнув рукав, Лиз сглотнула снова вставший в горле горький комок. Её тело распадалось, и она была в нём заперта: успев уже попытаться переместиться или хотя бы выйти из него, красноглазая убедилась в том, что не может сделать ни того, ни другого. Осознавать, что подобное происходит с телом, о котором она всегда так заботилась, было ужасно. Понимать, что у неё есть все шансы остаться в нём навсегда – во стократ хуже.
- Давайте, для начала, все успокоимся, хорошо?
С трудом подняв голову – кажется, у неё даже что-то хрустнуло в шее, – Лиз взглянула на пастора. Предложение его звучало в высшей степени здраво – вот только всё более и более возвышавшийся голос не слишком хорошо сочетался с его смыслом. Оно, конечно, понятно: не может же служитель церкви спокойно говорить о злодеяниях демонов – но неужели совсем уж никак нельзя сдержаться? Она, вот, сдерживается, как бы сильно ей ни хотелось высказать этим двоим всё, что она думает об их поведении вообще и о том, как они относятся к ней – в частности. Потому что… «Развлекайся с рыжей»? Серьёзно? Элизабет даже зубами скрипнула, бросив в сторону Мэг взгляд, в котором явственно читалось всё, что она думает о демонах и их манерах.
Резко поднявшись с кровати и едва не упав при этом, она отвернулась от них обоих и отошла к зеркалу. Слава Богу, что на лице ещё нет никаких пятен: воображение-то уже рисовало жуткие картины с выпадающими глазами и сползающим скальпом. Глубоко вздохнув, она оперлась о край комода, стараясь хоть на минутку отстраниться от всё продолжавшейся и продолжавшейся возни пастора и черноглазой демоницы. Наконец, она взяла теперь уже совершенно явственно дрожащими руками графин и, налив себе стакан воды, залпом осушила его. У воды бы странный привкус болота, но Элизабет всё равно стало чуточку легче. Настолько, что она смогла вернуть себе остатки самообладания и потому, повернувшись к Мэг, Теодору и – внезапно – парнишке-привидению из кафе, восседавшему теперь на её кровати, не сообщила им громогласно о том, что её комната, вообще-то, не проходной двор, а стучаться, между прочим, и призраки, говорят, умеют. Нет, ничего такого она не сказала. Сжав край крышки комода, на который она опиралась спиной, чтобы не упасть, Элизабет молчала до тех пор, пока не поняла, что может говорить спокойно. На языке вертелся вопрос «при чём здесь Хронос?», но она вовремя поняла, что не стоит воспринимать его упоминание буквально: едва ли этот призрачный мальчик подозревает о том, что языческие боги действительно существуют.
– Мы его тоже видим, так что это не галлюцинация, – устало сообщила Лиз, взглянув на Теодора. Странно было осознавать, что они встретились снова – да ещё и при таких обстоятельствах. Краем уха она слышала, как он говорил Мэг о том, что заботится он вовсе не о ней, а о людях, которые могут из-за неё пострадать – интересно, к ней это тоже относится? Наверняка да. Должно быть, ей не суждено дожить до того дня, когда кто-то просто захочет помочь ей – ради неё самой, а не ради собственной выгоды или кого-то другого. В любом случае, ждать, что кто-то о ней позаботится, было бессмысленно, так что придётся продолжать сдерживаться и хотя бы пытаться вести себя разумно. Ну и что с того, что она никому здесь не нравится? Можно подумать, это в первый раз! Теперь ей, правда, ещё и ужасно плохо – но ничего, придётся потерпеть. И помочь себе самой. – Он считает, что во всём виноваты злые духи из того колодца в музее.

Отредактировано Elizabeth Nightingale (03.05.18 16:01:10)

Медленно но верно Девитт снова начал терять самообладание. Боль постепенно возвращалась, как навязчивый задиристый дворовый пёс, которого всякий раз отпугиваешь камнем, но он снова и снова следует за тобой, громко лая и раздражая слух. Тео невольно заскрипел зубами, но дать слабину сейчас, не смотря на проклятую болезнь, подрывающую и его физическое состояние и душевное, он просто не имел права. Только не перед ними.
  – Хорошо держишься, для прокаженного... - возразить, а точнее огрзынуться в ответ, Теодору не дала подступившая к горлу смесь крови и желчи. Он попытался сделать вид будто всё в порядке, приложив ко-рту тыльную сторону ладони, сжатую в кулак, как если бы его внезапно одолела зевота. Но уже первый позыв кашля пастору едва ли удалось сдержать, невольно позволив содержимому рта замарать губы и запястье собственной руки. Через пять секунд он уже сидел на краю кровати - той самой, которую не так давно занимала дерзкая блондинка - одолеваемый приступом кашля, куда более сильным, чем ранние его проявления. С рубашкой можно было теперь точно попрощаться. И со сломленной гордостью тоже.
  - Да будь ты сотню раз проклята, ведьма... - отдышавшись, он всё таки не упустил возможности парировать язвительные слова черноглазой. Но когда осознал озвученное, то недоумённо уставился перед собой, передёрнув щекой. Серьезно? Ведьма? Причём тут ведьма? Похоже, и рассудок поплыл. Сопротивляться влиянию неведомой твари, что засела в нём, становилось всё сложнее и сложнее. Она пожирает его плоть, пожирает разум... Того гляди, сожрёт и душу. Хотя, может это изначальная её цель? Тео никогда бы не подумал, что его собственная душа могла кому-либо приглянутся. Но если подумать, то найти в этом мире нечто более чистое и невинное практически не представлялось возможным. Поэтому даже нежити приходилось питаться отбросами, чтобы выжить.
  - Мы все там побывали. Мы все заражены. - недоумевающий взгляд переместился в сторону паренька, непонятно как появившемся из ниоткуда. Стоит ли упоминать его специфическую внешность - Теодору было достаточно эффектного появления. Утирая рукой подбородок и губы, он пристально всматривался в явление фантома публике, пока не услышал обоснования от прекрасных дам. Сказанное парнем он пропустил мимо ушей, пока пытался осознать это чудное видение. Проблема была не в том, что Девитт сомневался в увиденном, проблема была в том, что он видел именно это. Он видел оголённую душу.
  – Он считает, что во всём виноваты злые духи из того колодца в музее.
  – Это какой-то бред.
  Пастор попеременно метнул растерянный взгляд то на одну, то на вторую дьяволицу, в конце концов остановив его на появленце. Музей, колодец, духи, призраки... Почему один из этих призраков заводит речь о нападках злых духов? Пока блондинка задавалась многочисленным вопросами вслух, Девитт решил расспросить незваного гостя о природе его происхождения.
  - Ты ведь тоже призрак. Но ты подвержен той же болезни, что и мы? То есть, ты не совсем призрак, ты не мёртв? Ты что-то вроде медиума? - и тем не менее, ему удалось покинуть своё тело. А вот демоны по каким-то причинам оставались в своих "костюмах". Сущность не выпускает их? Тогда получается, что это не просто захват оболочки. Для существа важно, что бы в теле оставалась и душа. Значит они действительно пожирают и души? Причем совершенно неважно какие они из себя: порочные или невинные. Ситуация оказалась намного хуже, чем Теодор себе представлял.
  А голова чертовски раскалывается. Но упоминание призраков из музея было похоже на правду. Это объясняло, почему Девитт чувствовал некоего рода вмешательство в собственное сознание, и почему болезни подверглись только они четверо, каждый по своим причинам и желаниям посетившие злополучный музей. Хотя, насчет четверых говорить еще рано. Одна жертва уже имелась. И Тео искренне надеялся, что Райана беда обошла стороной. По крайней мере, при недавней встрече он не выглядел разваливающимся на куски. Но музей каждый день посещают сотни разных людей. И когда они погибают, что происходит с проклятым симбиотом? Он ищет новую жертву? Вероятнее всего. Сколько там вообще этих духов?! И скольким из них уже удалось покинуть границы музея?
  - Ты у нас охотник, белый воротничок.
  - Я не охотник. - сердито буркнул в ответ Девитт, даже не поворачиваясь в сторону хозяйки данных слов. Охотники пели совершенно свою, понятную только им песню. Тео себя к этой братии не причислял. В своё время, даже Рейчел постаралась привязать его больше к обыденной жизни церковника, дабы не втягивать по самые уши в то пекло, которое охотники считали своей судьбой и делом всей жизни. У Девитта была совершенно иная роль в этом извечном противостоянии. Несомненно, даже если он не лез на рожон, и не топтал ногами каждое попавшее в поле зрения исчадие ада - он так же являлся частью этой войны. Но каждый спасал этот мир по своему. Каждый играл свою роль на этой шахматной доске. Его ролью стало наблюдение за другими. Он не имел права вмешиваться в какие либо конфликты, пока на то не было серьезных причин. Разжигать ненависть между другими или решать чужие судьбы было для него теперь непозволительной роскошью. В этом принципиальная разница между ним и среднестатистическим охотником. Там где последний бросится в бой, Теодор вынужден проявлять терпение и сдержанность. И прежде чем кого-то убить, ему следовало бесконечное количество раз задуматься. Даже если перед ним был монстр. Хотя, иногда пастор позволял себе вольности. И вольности куда более бесчеловечные, нежели самые жестокие охотничьи методы расправы. И в этом он тоже отличался от этих людей, хлебнувших горя из-за минутного триумфа той или иной твари.   
  - Призраки, значит... - как бы невзначай, повторил за другими пастор, пытаясь совладать со своим состояние и снова подумать над происходящим - Призраки из колодца. Тот самый колодец... - на долю секунды Тео замолчал, натужно сглотнув. Представив себе картины из прошлого, относительного злополучного места, ставшего едва ли не самой ужасающей братской могилой, пастор тут же почувствовал необоснованный приступ паники. Он не понимал этого нарастающего животного ужаса, но желанию обхватить себя руками противится не смог. - Холод. Много гниющей плоти. - он почувствовал, как тело прошибло ознобом, не то действительно от холода, не то от ужаса. Но больше всего Девитта пугал тот факт, что нечто говорит его голосом, и он не может вернуть себе контроль над телом. Чем больше призрак - или что бы это ни было - нервничал, тем сильнее было его влияние. - Плохое место. Тёмное. Сырое. Проклятое. Только смерть, вокруг только смерть.
Тео, неодобрительно покачал головой. - Я не вернусь туда. Никогда не вернусь. Плохое место. Плохое. Стоны режут слух. Боль и холод. Нельзя. Нельзя возвращаться. Нельзя...
  Стеклянным взглядом Тео сверил пол, наполовину ощущая реальность, наполовину проваливаясь в представившиеся картины всего того, что было озвучено его голосом. Но не его сознанием. Девитт зажмурился, уронив голову на грудь и пытаясь отвлечься от жутких видов, но получил новую порцию боли, неприятно отдающую в затылок. Ярость подступала медленно, но верно, от чего пальцы пастора с большей силой впились в собственные руки выше локтей. Мысли путались, но Тео пытался сосредоточится на собственных ощущениях. Он почти возненавидел этого проклятого мертвеца, с такой тленной душой, от которой разлагалась даже живая плоть, не в силах принять эту заблудшую душу. Но в какой-то мере Девитт был способен понять ощущения этого пропащего. Он чувствовал его страх. Не ненависть, не жажду мести, не жгучее стремление к власти. Только страх, с примесью той горечи, которую пастор до сих пор ощущал во-рту, вместе с металлическим привкусом крови. Страх и пустота. Ему было это знакомо. Он испытывал нечто похожее, когда один за другим близкие валились в могилы, оставляя его тет-а-тет со своими демонами, и не покидающим его жизнь нелегким выбором, раз за разом возвращавшимся в разных своих проявлениях. ... ты Благ и Человеколюбив, отпусти ему грехи, пренебреги самообманом его, умали, освободи, оставь и прости ему все грехи. Напряжение сменилось уже знакомым онемением в пальцах. Но он лишь отвлёк несостоявшегося симбиота. Что бы его хоть ненадолго угомонить, как это получалось ранее, нужно время и совершенно иное место. Девитт попытался сосредоточится на разговорах товарищей по несчастью, до этой поры оставшихся вне зоны досягаемости его внимания. Понятное дело, его странное поведение незамеченным остаться не могло. И вопреки пристальным взглядам, пастор неторопливо попытался вернутся в вертикальное положение тела, в следующий момент вынужденный спешно искать опору. Одной ноги он не чувствовал от слова совсем.
  - Я в порядке. - недовольно начал Теодор, делая глубокий вдох. - Что делать, я пока не знаю. Однако, у меня есть пара предположений на этот счёт, но мы всё еще мало знаем о природе этих... - он устало провел рукой по лицу, пытаясь подобрать подходящее слово, что бы описать призраков, о которых имел самые скудные представления - Существо боится. И я почти уверен, что в каждом из нас находится паразит. И паразиту одновременно нужны и плоть и душа. - он обернулся к задиристой дьяволице - Подозреваю это исходя из того, что вы, девочки, не можете улизнуть от своих одержимых. Ведь не можете? Иначе бы не мучились. - Тео позволил себе горькую усмешку - Забавно. Не думал, что в природе существуют призраки способные подавлять демонические души. - Что же это, твою мать, за призраки такие!? - Мы тут до второго пришествия Христа можем строить теории, но сказать что-то конкретно можно будет только на месте. Ваши паразиты могут противится возвращению в музей. Но не дайте им себя обмануть. Существа боятся возвращаться туда, откуда пришли. И если они действительно как-то связаны с колодцем, то к нему нужно идти, ползти, лететь - как угодно. Но как можно скорее. Возможно место отпугнёт их, и они оставят нас в покое. - сделав еще один глубокий вдох, Девитт попытался расправить плечи, дабы выглядеть менее болезненно и жалко. - Если мы идём, то нужно идти сегодня. Вы можете отправляться хоть сейчас, а мне...  - новый приступ вынудил Девитта откашляться в плечо, тем самым оставив еще одно отвратительное памятное пятно на рубахе - надо бы привести себя в порядок.

Элизабет, за долгие годы одинокой жизни привыкшей к тому, что в её личном пространстве крайне редко появляется хоть кто-то, было невыносимо наблюдать за тем, что происходит в её комнате. Это было бы невыносимо, даже если бы она чувствовала себя лучше, а нынешнее состояние только усугубляло раздражение и острое чувство неправильности происходящего. Демон, пастор и «недопризрак» вели себя, словно неумелые актёры, которых невзначай вытолкнули на разорённую сцену – притом актёры, каждый из которых играл роль из своей пьесы. Мэг из последних сил демонстрировала ярость и злобу, Теодор зачитывал монолог о колодце, холоде и стонах, а призрачный мальчишка твердил, что конец уже близок, и надо спешить. Всё это звучало невпопад и, вместе с чёрными пятнами на светлом покрывале кровати, вызывало столь сильное отторжение, что Лиз почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
Она понимала, что все эти вещи, которые так выводят её из себя, не имеют сейчас никакого значения: всему виной было лишь её болезненное состояние, в котором и приглушённый звук телевизора из соседнего номера показался бы ей грохотом извергающегося вулкана. Нужно было пересилить себя, заставить себя пройти через это и… Что, забыть? Понадеяться, что такого больше не случится, словно в жизни возможны хоть какие-то гарантии?
Решив, что это поможет ей успокоиться, Элизабет прикрыла глаза и чуть опустила голову. Несмотря на то, что она продолжала стоять, прислонившись к комоду и крепко держась за его крышку, её начало едва заметно покачивать из стороны в сторону; она по-прежнему слышала голоса, но теперь они словно долетали до неё издалека, как будто бы она спрятала голову под подушку. О, как бы это было чудесно: просто оказаться в мягкой постели, закутаться в одеяло, согреться и забыть обо всём…
«Иначе бы не мучились…»
С трудом открыв воспалённые глаза, она взглянула на пастора. Забавно. Он считает, что это забавно. Забавно, что призрак может подавить демона. Забавно, что демон не может сбежать. Элизабет знала, что она не сбежала бы, даже если бы могла. Ей никогда не приходило в голову пытаться объяснить хотя бы самой себе, какого рода привязанность она испытывает к той девочке, тело которой она сделала своим десять лет назад, но… Возможно, этого и нельзя было объяснить. Но она бы не бросила её на произвол судьбы, оставив наедине с «призрачным паразитом», который поглотил бы её душу. Она останется, она будет сопротивляться, она не позволит, потому что… Потому что это неправильно. Потому что она чувствует свою ответственность – пусть даже другие сочли бы это болезненным и извращённым.
Им просто не понять.
«Ваши паразиты» звучало до того мерзко, что Элизабет передёрнуло – и не только от осознания того, что один из этих «паразитов» сейчас был внутри неё. Совсем не ко времени её настигла мысль о том, что для пастора она сама – точно такой же «паразит», занявший чужое тело, чтобы вернуть себе призрачную возможность жить. И что будет, когда всё закончится? Что будет, если все они смогут выжить? Попытается ли он разделаться и с ней, когда вкус победы над демоном покажется ему слаще?
Острая боль, зашевелившаяся внутри колючим клубком, отвлекла её от тягостных раздумий. Едва удержавшись от стона, Элизабет закусила губу и отчаянно вцепилась в край крышки комода дрожащими пальцами. Казалось, ещё немного – и она, подобно Мэг, окажется сидящей на полу, – но ей всё-таки удалось удержаться на ногах. Нет, нельзя больше ждать. Если единственный выход – вернуться в проклятый музей, она сделает это – и никакой призрак внутри неё не помешает ей это сделать. Быть может, всё будет напрасно, и у них ничего не получится – но, если она останется здесь, она точно сойдёт с ума. О, да, теперь она верила, что возможно и это…
– Хорошо, я… сейчас, – пробормотала Элизабет, не особенно надеясь на то, что её кто-то услышит. Осторожно развернувшись к комоду, она выдвинула верхний ящик и вытащила из него джинсы и тонкий светлый свитер с длинными рукавами. Три шага до двери ванной комнаты, которые она проделала, прижимая одежду к груди и сосредоточенно глядя перед собой, оказались почти непосильным испытанием, и, едва оказавшись внутри, она тяжело опустилась на край ванны.
Ей не хотелось думать о том, как она будет добираться до музея. Ещё меньше ей хотелось знать, что происходит с её телом. Она повернулась к зеркалу спиной, но всё равно увидела проступающие на руках тёмные пятна, как только стянула с себя кружевную блузку. На теле тоже были пятна: одно, самое большое, слева на животе, и ещё несколько поменьше на груди. Издали их можно было принять за синяки, словно её кто-то сильно избил, но Элизабет прекрасно понимала, что это такое.
Её тело гнило. Разлагалось.
Ей вспомнился вдруг увиденный когда-то фильм о несчастной девочке, которая умерла, но почему-то осталась пленницей своего разлагающегося тела. Девочка очень хотела жить – даже тогда, когда её тело разваливалось на куски, когда все считали её чудовищем, когда собственные родители пытались её убить. Сейчас Элизабет чувствовала себя той самой девочкой, которая осталась совсем одна, но всё равно не хотела сдаваться. Нужно бороться, ведь надежда ещё есть!
Одно неловкое движение – и Лиз согнулась пополам над раковиной, содрогаясь всем телом от ужасного кашля. Чёрная жижа с привкусом гнили и крови стекала по её подбородку, и ей лишь чудом удалось не перепачкать чистую одежду. Жар по-прежнему сменялся кратковременным ознобом, а слабость волнами растекалась по телу, но Элизабет удалось заставить себя умыться и медленно, осторожно выпрямиться. Мягкое прикосновение полотенца к воспалённому лицу неожиданно оказалось таким приятным и успокаивающим, что на губах её на мгновение появилась бледная улыбка. Наверное, ей просто нужно было остаться одной хотя бы на эти несколько минут.
– Я готова, – не слишком уверенно сказала Лиз, аккуратно прикрывая за собой дверь ванной. Да, ей удалось взять себя в руки – но как она могла быть действительно готовой к тому, что её ждало, если она даже не представляла, что это будет? Как назло, по-прежнему хранивший инкогнито призрачный мальчик снова помянул паразитов, и Элизабет тут же почувствовала возвращающееся раздражение.
Мальчишка быстро исчез – и она вдруг запоздало подумала, что его необычайная решительность выглядит несколько… подозрительной. Возможно, так кажется на контрасте со всеми остальными, разбитыми «призрачной болезнью», в отличие от которых он «не обременён»… А возможно, дело не только в этом. Или вообще не в этом.
– А вам не кажется странным, что «Каспер» так упорно не хочет объяснять, кто он такой? – помедлив, озвучила свои сомнения Лиз. Она коротко взглянула на Мэг: помнится, та была категорически против того, чтобы верить этому «недопризраку» и вообще иметь с ним дело. – За то время, которое он потратил на то, чтобы убедить нас немедленно вернуться в музей, можно было рассказать об этом хотя бы в двух словах. Не то чтобы я его подозревала, но… – Она неопределённо пожала плечами и обхватила себя руками. – Надеюсь, что это не ловушка.

Отредактировано Elizabeth Nightingale (28.08.18 22:53:55)

Чем больше уходило времени, тем хуже себя чувствовал Дэнни. И он не был в этом одинок. Пострадавшие вместе с ним демоны выглядели не лучше. Только на вид могло показаться, что призрачное проклятье не зацепило его. На деле же, он знал, что собственное физическое тело в данный момент страдает в равной мере. Чувствовал это. Да и если кто-то мог внимательнее приглядеться к нему, он бы заметил эту, слабую в начале, и усиливающуюся с уходящими минутами, рябь в проекции. Дэнни постепенно терял контроль над своими действиями и чувство координации. Потому, он понимал, что медлить нельзя. Счет перешел на секунды. Помирать сейчас, да еще и от призраков, с которыми ему приходилось мириться последние лет десять, было слишком смешно и иронично. К тому же, если Джесс или Сэм узнают об этом, они его с того света достанут и самолично убьют параллельно напевая себе под нос "Я же говорила не стоит тебе отдаляться ото всех."
Потому призрачный мальчик вылетел на место встречи быстрее всех. Приземлившись он направился в центральный зал. Туда, где был выставлен стенд с жертвами из колодца. Как и в первый визит, злобные души все еще заполняли собой практически все помещение. Их было слишком много для одного Дэнни. Каким бы опытным он не был в деле устранения призрачных гостей. Разъяренные несправедливостью своей смерти. Ослепшие от ненависти ко всему живому. Фентон буквально мог почувствовать всю их боль, застрявшую горьким, желчным комком в груди, и страх, которые им приходилось переживать бесконечно. Он видел как они витали над головами посетителей, словно дементоры из старой сказки про мальчика-волшебника. Видел как они бесцеремонно врываются в их тела и замолкают на время. Но им все мало. Недостаточно жертв. Недостаточно страдании других. Кажется, эту озлобленность на весь окружающий мир невозможно ничем исцелить. Они превратились в колючую проволоку, способную только причинять боль. Остается действовать только радикальными методами.
Оказавшись в эпицентре этого замогильного урагана, Дэнни мог отчетливо слышать их голоса. Слова сливались в единый шум, как гомон разъяренных пчел в улье. Но Дэнни смог различить несколько имен, что они произносили. Наверное, это были имена погибших. Безумно обидно умереть безызвестным, погребенным в яму, брошенным к куче таких же безымянных трупов. Вся твоя жизнь не стоит абсолютно ничего. Твои друзья, твоя родня, они никогда не узнают о том, где ты, куда пропал. А если ты был последним в роду, твоя родословная оказалась жестоко обрезана. Некому продолжить твои род, твое дело. Некому позволить нести твою фамилию вперед во времени. Ты исчез бесследно. Безумно обидно знать, что после тебя ничего не осталось. Дэнни прекрасно понимал их, понимал их не утихающую обиду, даже спустя столько лет. Он буквально мог прочувствовать все на себе. Все их мысли, весь спектр переживаемых эмоции. Говорят, что любовь и ненависть самые сильные чувства. Они способны как творить чудеса, так и обращать все в прах. Поэтому не стоило недооценивать кого-то движимого одним из этих чувств.
Через какое-то время к музею подоспели и демоницы. Вот только священника с ним уже не было. Это выглядело подозрительно. На какую-то долю секунды парню показалось, что силы тьмы, в лице двух прекрасных демониц, одолели его, под общий шумок. Но затем Дэнни хорошенько подумал и понял, что в таком состоянии, в каком они находились сейчас, они бы и букашку крохотную не смогли бы обидеть. При всем своем желании. Демоницы еле стояли на ногах, пошатываясь от каждого дуновения ветра, смахивая на вечно пьяного персонажа их фильма о пиратах.
- Не буду лукавить, ситуация у нас отвратительная. Их слишком много. Как и при первом моем визите. Они вселяются во все живое, что только повстречают на своем пути. И кажется, договориться с ними о чем-либо не выйдет. Есть идеи?
Кажется личный незваный подселенец протянул ручки к голове Дэнни. Картинка перед глазами начинала расплываться и терять фокус. Фентон пытался отмахнуться от этого, чтобы вновь четкость изображения. Но это не сильно помогало. Он невольно отступил на шаг назад и прислонился одной рукой к стенке.

А, ведь, по большему счету, не имело никакого значения, сколько тут вообще призраков скопилось. Не имело для Мэг. Десятки, сотни, тысячи, скольких там могли в лохматые годы скинуть в колодец и красиво в нем угробить? Пофигу на полном серьезе. Демоницу этот вопрос беспокоил только по одной простой причине – она всей адской душой не хотела получить добавки. Еще одного призрака в свою бренную тушку или хотя бы рядом с ней.
-Да плевать. – выдавила демоница, с трудом разгибаясь и тяжело дыша приоткрытыми губами. Она пыталась поймать в фокус Элизабет, но там упорно плыла и кренилась. Или это Мэг снова падала? Она уже почти не видела разницы. – Главное избавиться от наших и свалить отсюда, а с остальным пусть разбираются охотники – враждебно процедила Мэг и нервным движением руки сдернула с лица очки, избавляя себя от ужасающего давления на лице. Прятать глаза тут было не от кого, посетителей не осталось, а охранники пока не обращали на них никакого внимания. На какой-то момент демонице даже показалось, что ее красноглазая подруга сейчас выдвинет предложение заняться спасением всех пострадавших от мертвенных лап призраков, но к счастью пронесло, потому что у Мэг не было ни сил, ни желания вразумлять свою напарницу.
-Падре? – вяло переспросила Мэг и тоже осмотрелась, стараясь делать это поосторожней и крепко держась за край стенда одной рукой. – Он…. – она неопределённо повела второй ладонью, будто собиралась указать на мужчину, но его, блин, действительно нигде не было. Вообще. Нигде в зале. – Только что был здесь… - недоуменно проговорила демоница после короткой паузы – Я только что говорила с ним! – рыкнула она, хватая губами воздух от внезапно накатившей ледяной паники, словно какой-то чужой и насильственной для демоницы. Сама она такой никогда не испытывала и сейчас от этого чувства хотелось влезть в собственную голову, но Мэг просто запустила в волосы дрожащие пальцы, с силой сжимая их до боли. Боль немного привела в чувства, хотя ощущение сумасшествия не желало отпускать так легко. Демоница разговаривала с мужиком, которого здесь не было! Она, мать его, видела тут, Теодор стоял рядом с Бэт, а до того всю дорогу шел с ними в музей и что-то ей отвечал… только она не могла вспомнить что, и каждая попытка взрывала голову болью. Вообще любая попытка напрячь мозги едва не отключала, похоже тварь, что засела по соседству очень не хотела, чтобы демон был способен здраво мыслить.
-К черту его. – резюмировала Мастерс, потому что решать еще одну проблему она не могла, да и никто тут не мог, и если откровенно, до святоши ей дела не было.
-Что? – шепнула Мэг, мутно глянув на красноглазую. Мгновение и демоница захлебнулась в новом тяжелом порыве мокрого кашля, добавившим черных пятен на светлой кофте Мэг и заляпывая пол перед ней.
-Боже… - одними губами проговорила Мэг и через силу вдохнула, чуть не силой втолкнув воздух в разрывающиеся легкие и поднимая указательный палец
-Погоди… - хрипло притормозила она Бэт, дав себе пару секунд отдышаться, после чего подняла глаза на рыжую. - Ты уже разговариваешь с ними? – с залитых черным губ слетела недоверчивая усмешка, потому что сама Мэг никаких голосов не слышала, но в словах Элизабет даже воспаленное сознание прослеживало смысл. Простейший до боли смысл, знакомый каждому без исключения демону… Мэг посмотрела туда, куда Бэт указывала. Не очень высокое кольцо, сложенное из темно-серых камней и огороженное лентами, чтобы не подходили близко. В голове тут же возникла ассоциация с фильмом Звонок, там героиня тоже в итоге оказалась в колодце… и ничего хорошего из этого не получилось. Мастерс закрыла глаза и сглотнула, морщась от тяжелого гнилостного вкуса, от которого было желание влить в себя бутылку хлорки.
-Колодец для них, как для нас ад… - тихо и вкрадчиво проговорила демоница и перевела взгляд на свою компанию, а точнее на красноглазую. – Что угодно, лишь бы свалить оттуда… - хрипло  продолжила она, не своя с рыжей глаз. Примерно эти слова, Мэг сказала в аду Элизабет, лишь бы оказаться на свободе. Интересно сколько раз Бэт уже пожалела, что вытащила ее?
-Черт… - Мэг сжала кулаки, снова посмотрев на колодец. Она судорожно пыталась придумать еще вариант, но все они выглядели хуже некуда. – Ты сумасшедшая… - сквозь зубы ввернула одержимая, - Но, похоже, это реально единственный вариант… потому что, если мы тут все подожжем, можем сдохнуть вместе с призраками… – Мэг не стала озвучивать тот факт, что демоны тоже привязаны к своим костям и именно сейчас подобный симбиоз с призраком мог связать адскую сущность с чужими костями. Звучало, конечно бредово, но Мэг совсем не хотела рисковать и проверять. Отсидеться в колодце выглядело даже безопасней.
-Ну… - Мэг медленно моргнула, обнимая себя трясущимися руками и кивая в сторону обители Самары. – Кто первый? – она одарила парочку вымученным взглядом.
[AVA]http://i.imgur.com/FvdiQyH.jpg[/AVA]

Элизабет судорожно вздохнула, чувствуя, как сотни, тысячи острых игл вонзаются в лёгкие. Каждая клеточка тела, в котором она была заперта, точно в тюрьме, выла от ужаса и боли – и ей самой с каждым мгновением всё сильнее хотелось забиться в угол, свернуться клубочком и тоже… взвыть. Голова раскалывалась так, что на глаза наворачивались слёзы, окончательно застилая и без того мутную картинку музейного зала с маячившим в нескольких шагах от них колодцем. Грудную клетку словно забило изнутри липкой, пыльной паутиной, в которой застревал каждый глоток воздуха, отчего-то казавшегося сейчас каким-то… живительным. Кровь будто загустела, и Лиз казалось, что она чувствует, как та движется по венам судорожными толчками. Руки и ноги налились свинцовой тяжестью: попытаешься пошевелить ими, сдвинуться с места – упадёшь и больше не встанешь. Может, удастся проползти немного – пока тебя не разорвут в клочья.
Да, именно: разорвут. Растерзают, уничтожат, распылят на атомы. Сгустившийся, похожий на липкую прозрачную массу воздух сочился ненавистью, злобой и жаждой мести. Десятки, сотни – тысячи? – бестелесных духов витали вокруг, и Элизабет казалось, что они касаются своими ледяными, точно могильная земля, пальцами её лица. Казалось, что пальцы эти проходят сквозь тонкую кожу, проходят сквозь ещё живую, горячую плоть и жадно впиваются в самую душу. И держат её – держат мёртвой хваткой, лишая всякой воли к сопротивлению, словно желая показать, что она уже, уже проиграла, что выхода нет, и ей куда проще будет сдаться. Позволить им войти – всем им, – отдать им это тело, чтобы они могли жить. Ей казалось, что она слышит в голове их голоса – и те раз за разом спрашивают, не поступила ли она сама точно так же когда-то? Разве она не взяла себе это тело, чтобы чувствовать, как бьётся сердце? Как разливается вместе с кровью по венам это сладостное ощущение жизни? Так почему же она не хочет признавать за ними права на всё это?
Элизабет пыталась гнать от себя эти голоса, то ли шёпотом, то ли про себя повторяя бесконечное «нет». Нет, нет, нет, пусть они уйдут, пусть это закончится, пусть её отпустят! Она проклинала тот день и тот час, когда ей пришло в голову явиться в этот музей – и обострившаяся от боли и страха паранойя твердила теперь, что это могло и не быть простой случайностью. Совпадением. Что, если ей… внушили эту мысль? Нелепо? Немыслимо? Смешно? Но сейчас она готова поверить, во что угодно. И она точно знает, что ей, в отличие от её черноглазой спутницы, будет недостаточно просто избавиться от… от того, что было внутри неё. О, это будет невероятное счастье – и оно будет, будет обязательно! Но будет ли она после этого чувствовать себя в безопасности, уходя и оставляя это страшное место позади? Нет. Нет. Если она просто уйдёт, ей каждое проклятое мгновение будет казаться, что её снова касаются чьи-то призрачные руки – руки того, кто почувствовал след, оставленный предыдущим… вторжением. Если она просто уйдёт, это чёрное жерло колодца, из которого веет могильным холодом, будет вечно стоять у неё перед глазами – и в каждом открытом люке, который она встретит на своём пути, ей будут мерещиться эти стоны, и вопли, и крики ужаса. А она больше никогда не хочет об этом вспоминать! Никогда-никогда!
Нет, она не знала, как всё это… остановить. Не знала, как положить этому конец. Боже, она ведь не знала даже, был ли хоть какой-то смысл в её словах о колодце! Что, если этот мнимый путь к спасению – лишь порождение захватывавшего всё больше власти над ней горячечного бреда? А если и нет – то что им делать? И правда спуститься в колодец? Но как?
Из последних сил борясь с наваливавшимся на неё тяжёлым забытьём, Элизабет попыталась вспомнить, когда же она в действительности видела Теодора в последний раз. Мэг так уверенно говорила, что он был с ними, что она с ним разговаривала – и Лиз не взялась бы утверждать, что на самом деле ничего этого не было. Но, если он и правда был здесь, то куда он мог исчезнуть? И как? Это ведь немыслимо! Но, с другой стороны, разве не было во всей этой истории слишком много того, что ещё вчера она бы назвала немыслимым? Может, он упал в колодец – а они и не заметили? А если нет… Как он избавится от своего… «паразита»? Сил думать об этом не было – но и отмахнуться простым «к чёрту его», как это сделала Мэг, Элизабет не могла даже сейчас. Пришлось напомнить себе, что он бы не стал её спасать – только не ради неё самой! Что он ненавидит и презирает таких, как она – и то, что год назад она почти обнажила перед ним собственную душу, не могло этого изменить. Почему-то именно сейчас ей стало мучительно стыдно от одной мысли о том, что она вообще решилась на это.
– Я… Я их слышу, – слабым голосом проговорила Лиз, отчаянно цепляясь за стену, чтобы не сползти по ней вниз. – В голове…
Неужели Мэг не слышит? То, что прежде казалось лишь шелестящим шёпотом, теперь превратилось в злобные выкрики, вскрики, рычание – и было странно, что они не заглушали голос черноглазой демоницы. А впрочем, верно – это ведь всё… в голове. Эти звуки лишь кажутся громкими, впиваясь в мякоть мозга, словно раскалённые иглы – но на самом деле их… нет. Или есть?
– Ад, – машинально повторила Элизабет. – Да… что угодно… – Что же это, ещё одно… сходство? Неужели демоны и призраки похожи куда больше, чем она могла себе представить? Но разве она сама – не бестелесный дух, одержимый жаждой жизни? Жаждой оказаться как можно дальше от того места, где ей причинили столько боли и страданий? Выходит, она должна этих духов… понимать? Должна признавать за ними право на то, что делала она сама?
«Призрачный мальчик» поплыл в сторону колодца и скрылся в нём, без лишних слов отвечая на вопрос Мэг: «Кто первый?» Лиз вспомнился тот разговор в гостинице, когда все они согласились с тем, что этот странный бестелесный медиум, упорно не желавший раскрывать свою личность, мог попросту заманивать их в ловушку. И что же она собиралась делать теперь? Добровольно лезть в силки? А впрочем, слово «добровольно» здесь едва ли уместно: ведь всем сейчас руководила воля вовсе не добрая, а очень даже злая.
– Сумасшедшая, – равнодушно согласилась Элизабет, усилием воли отрываясь от казавшейся такой надёжной стены. Она чувствовала, как что-то пытается толкнуть её обратно, дёрнуть вниз, свалить с ног – но ей всё-таки удалось сделать первый шаг.
Воздух облеплял, окутывал, опутывал, сковывал по рукам и ногам. Хотелось взять нож и попытаться разрезать его – но у неё не было ножа. Ледяные прикосновения становились всё более жадными, всё более настойчивыми – и всё более реальными. Но становились ли? Или только казались таковыми? Элизабет больше не знала, где пролегает граница между тем, что есть, и тем, что существует лишь в её раскалывающейся от боли голове.
Ещё один шаг. И ещё. Она делает их, точно в замедленной съёмке – а потом точно так же падает на колени. Что сбило её с ног – собственная слабость или чей-то грубый толчок? Неважно. Всё неважно. Неважно даже то, что она, всегда так старавшаяся сохранять достоинство в любом, даже самом плачевном положении, попросту проползает под лентой ограждения. А потом, чуть приподнявшись, быстро, резко, собрав все силы, подаётся вперёд – и больно ударяется рёбрами о край колодца. Чёрная бездна распахивается перед ней и смотрит на неё – в неё – жадными глазами.
– Как… как мы спустимся? – Её голос слаб, бледен – и так похож на тот шелестящий шёпот, который ещё недавно звучал в её голове. Теперь в ней звучит крик – и ей приходится вцепиться в край колодца, раздирая руки в кровь, потому что её тело, не подчиняясь ей, пытается заставить её отойти, отбежать, отползти прочь – прочь от этого ледяного, мертвенного ада в глубине земли.