“Try to discover who I am from my choice of words and colors,
as attentive people like yourselves might examine footprints to catch a thief.”
― Orhan Pamuk, My Name is Red
внешний вид
Белым было овеяно моё имя. Белый снег извечно лежит на остроносых верхушках неприступных гор, он безмолвен и холоден, как покой, плотным покрывалом стягивающий могучий камень. Белым переливаются соляные озёра, прекрасные в солнечном свете и таинственно-безучастные в лунном, - они, казалось бы, являют собою чудо природы, манящее и искусно выделанное, однако в водах их, горьких и тяжёлых, никогда не шевельнётся жизнь. Белым видит мир человек, чья душа уже и не душа вовсе, но чьё тело видит свет в последний раз прежде, чем сгинуть навеки под пряным землянистым ковром. Белой там, на далёком Востоке, представлялась людям смерть. Имя моё овеяно цветом, не имеющим начала, но цветом, ознаменовывающим конец.
Люди видят тьму, когда смыкают глаза.
Но тьма непременно ведёт к свету, когда пути назад уже больше нет.
Ребёнок жалобно пискнул. Я стоял у его колыбели, отчасти понимая, что мне нужно идти. Но я не мог. Пока не мог. Я знал, что есть Долг - когда-то данное Отцу слово, обязывавшее меня служить людям, как служит султану его самый преданный слуга. И я знал, что есть иное Слово, которое требовалось сдержать. Кто мы, если нарушаем обещания? Ведь ответственны мы за них не перед другою стороной даже, а в первую очередь, перед самими собой. И это есть высшая степень недоверия. Когда Слово Данное срывается с уст, подобно испуганной сойке, потревоженной неуклюжим силком охотника, поймать его обратно уже нельзя, а можно только проследить за тем, чтобы сойка села на другую ветвь в целости и сохранности.
Два Данных Слова довлело надо мною.
Одно было моей сутью, создавало меня как я есть - архангел Азраил, вестник смерти, её праведный и неизменный покровитель.
Другое было отступлением от долга, но таким же серьёзным для меня, как и Он.
Выбор - это дело каждого.
Но иногда предопределён и он.
Кровь не говорит. Однако она наделяет набором качеств, делающих предназначение наиболее возможным. Эта мысль вот уже какой раз за день пронеслась в моей голове. Я смотрел на ребёнка, беспокойно ворочавшегося в кровати. Он будто что-то чувствовал, будто просил меня отыскать иной выход, но разве мог я? Коль выбор предопределён, уже ничего не зависит от рук совершающего его. Я бы спас его, я бы сдержал Слово Данное, сдержал бы его при любых возможных обстоятельствах, кроме одного. Того, что требовало последовать зову Долга.
Белым было овеяно моё имя. Его же имя тонуло в бескрайней голубизне моря. Для него светило солнце, для него пели поутру птицы, для него реки бежали к прозрачным глубинам океана. Он был ещё слишком мал для того, чтобы понять - оставшись один, он получил свободу, о которой иные смеют только мечтать. Я хотел, чтобы все догадки и предрассудки, которые, как правило, ассоциировались с подобными ему, оказались неправдой. И я лишь надеялся на то, что в этом мире он останется верен себе. Если...
...если этому миру удастся пережить сегодняшний день.
Окинув своего подопечного взглядом в последний раз, я исчез.
Слишком дорого обошлось мне Слово Данное. Путь, которому я следовал, протягивался от берегов Итиля, вплетался в сотни мечт и сотни разочарований, стелился прочь от опустевшего анатолийского дома к бостонским многоэтажкам, но свернув, оказался у самого своего начала. Будучи смертью, я нёс ответственность за жизнь. За драгоценный источник, наделяющий каждого не просто чуткостью и проницательностью, но самой возможностью дышать. Словом Данным я зачерпнул из него больше, чем требовалось, и с того самого момента тревога не покидала моего сердца.
Видите ли, однажды Небеса уже пострадали от рук грабителей. Сошёл Потоп, обнажив подножье горы Агры, но обмельчал драгоценный источник, и со временем становился лишь мельче.
Прекрасная Аль-Наамат, разумеется, знала, как следует радеть за дело, считаемое правым.
Не знала она лишь того, что у меня оно было тоже, и я со всей решимостью намеревался вернуть когда-то украденное.
Однажды я уже пытался. Пытался, не получив в ответ ничего, кроме пустого безмолвного молчания, подобного зеркалу без отражения, небу без небосвода или же очагу без огня. Что ж, настало время попробовать снова. Да вот только я опасался, что ступаю на тёмную тропу, погружаюсь в то самое болото у берегов Итиля, где на поверхности цветут кувшинки, а нутро заполнено зловонной жижею, стягивающую неосторожного путника цепями невозврата.
- В этом мире есть место только одной смерти, - произнёс я, спускаясь к амфитеатру. Взгляд мой скользнул по силуэту женщины, облачённой в воинские доспехи, а затем метнулся в сторону Аль-Наамат, которую крепко держали ожившие покойники. Я невольно поморщился. Смерть всегда уродлива, коль она не истинна. Взмахнув рукой, на которой недобро блеснуло кольцо с белым камнем, я указал на мертвецов. Те тотчас обратились в прах. - Не стоило приходить сюда.
