внешний вид
На стойке трибуны лежала тускло-зеленая книжица с характерным алым ярко-этническим изображением жар-птицы, под которой росписью было обозначено название "Русские народные сказки". Поверх неё я положил старенькую белёсую брошюру, где на обложке традиционно красное "Пословицы и поговорки" обрамлялось славянским резным орнаментом. Особенные книги.
Я поднял глаза на аудиторию, чтобы удостовериться - они уже (или все еще) здесь. Слушатели, которые записались ко мне на семинар. Подготовительный курс лекций по материалам исследований моего авторства – в него нужно вложить ровно столько, чтобы время не было потрачено напрасно. Возможно, некоторые из тех, кто сейчас сидит напротив, всерьез займутся изучением прошлого народов своей планеты, немногим из них удастся достигнуть в этой сфере серьезных вершин, к примеру, вычислить новые методы моделирования древних обычаев, потом эти люди напишут свои монументальные труды, на которых, впоследствии, будут основаны новые научные школы, а после появятся университеты, названные в честь тех, кто сейчас записывает мои слова и пытается постигнуть тайну этих старых книг; и в этих университетах буду преподавать я. Такова моя реальность.
- Стоит обозначить самое предварительное терминологическое разграничение «этнологии» и «фольклора». Все то, что выражено словами, то есть относится к речевой сфере, будем считать фольклором. В том числе и мифы, о которых мы поговорим отдельно, - я взял обе книги и положил их на первую парту, давая студентам возможность нагладно наблюдать пример предмета этнологии, продолжая размеренно вещать, четко обозначая паузами знаки препинания - то, что выражено не словесно - вещи, изображения, действия, движения - будем относить к этнологии.
Мышление - крайне уникальная вещь. Любое существо, наделенное свободой воли, обязательно воспользуется ею в построении причин и следствий по-своему, и никто не имеет права сказать, что они не верны, ведь если подумать, любой вывод имеет под собой некую обоснованность. Я не могу знать, какое следствие будет у этой конкретной лекции или сотен других моих лекций, но что наверняка стоит сделать, так это зародить в этих свежих головах силы к мышлению, осмысливанию и переосмысливанию устоев, зарождать семена сомнений в правильности выводов прошлого. Это во все века соблазняло - возможность изменять мир, сделать его лучше, правильнее по своему разумению. Людям это дано от рождения - право создавать. Все остальные только заимствуют его, а значит и неизменно платят по счетам, и я, пожалуй, не исключение.
-Теоретический контекст большинства фольклористических школ последних двух веков заставляет фольклориста считать, что необходимой предпосылкой объяснения фольклора из этнологии является трактовка соотношения соответствующих явлений как соотношения генезиса - он ищет объяснения фактов фольклора в их происхождении из фактов этнологии. Обратное соотношение, если бы оно и представилось его воображению, для него просто неинтересно. Понятно, что в таком контексте хронологическое предшествование этнографической реальности фольклорным текстам принимается им как постулат. Задача этнографа в подобных исследованиях сводится обычно к рассмотрению фольклорных данных как свидетельств об этнографической реальности, будь то факты этногенеза или не засвидетельствованные письменностью обряды. Фольклор для него - вторичный источник по отношению к этнографическому материалу.
- Извините, но ведь такими методами было сделано немало исследований, благодаря которым мы знаем о древнем мире. - вопрос из аудитории от молодой девушки, прервавшей повествование, должен был заставить обратить на него внимание. Необходимости отвечать на него я не видел и предпочел продолжить лекцию, нежели озаботиться удовлетворением желания вступить в диалог с преподавателем. В свое оправдание могу сказать, что взял его на заметку, потому дальнейшая речь должна была прозвучать неким подобием ответа на поставленный вопрос.
-Авторитет и, несомненно, выдающаяся роль ученых, которые занимались античными культурами, как в широком типологическом смысле, так и конкретно культурами европейской античности, способствовали стабильности положения, обозначенного мною - специфика занятий древними культурами обуславливает установки этих исследователей. От большинства культур до нас дошло больше текстов, нежели достоверных, не интерпретированных текстами, этнографических данных, а это заставляет относиться к последним, как к более древним. Такая простая и вполне понятная психологическая ошибка - она вряд ли смогла бы сама по себе сыграть значительную роль в развитии науки. В конце концов, число этнографических сведений, скажем, о Греции и Риме не так уж мало; а те культуры, сведения о которых дошли до нас не из их собственной письменности, а посредством описаний, сделанных иными, письменными народами, – как, например, культура скифов, – даже лучше известны нам с этнографической, нежели с «фольклорной» стороны; здесь же стоит упомянуть и хеттский пример. Развитию науки могли помешать и многие другие обстоятельства, если бы результаты этой ошибки не совпадали с гораздо более глубокой установкой самого общего характера...
Я не привык стоять перед студентами и диктовать материал лекции. Когда я делал первые шаги в области преподавания, где-то в середине 18 века, и так же стоял перед молодыми студентами, не выходить на прямой контакт, не вступать в беседу, не смотреть в глаза сидящим перед тобой людям, не испытывая при этом мучительный дискомфорт и не принося его окружающим, было крайне трудно. Теперь я знал, что избежать проблемы можно довольно просто - достаточно было погрузиться в повествование, отгородившись от окружающей действительности. Будто аудитория была пуста, и в обновленном по последним стандартам кабинете был только я и мои книги.
Следуя велению сердца, я не спеша подошел ближе к окну.
-Науке 19-20 веков свойственны весьма предвзятые взгляды на отношения "действительности" и текста.
Утренний центр Чикаго был по своему обыкновению оживленным, но я все еще не привык к этому виду. Глубокая тень тянулась до самого фонтана парка, что располагался прямо перед университетом - прохожие ныряли в эту тьму из ослепленного августовским солнцем кусочка пешеходной дорожки.
-Как было условлено ранее с этой точки зрения, этнографический материал, конечно же выступает как "реальность", "вещь", а слово, текст рассматриваются как нечто обязательно "вторичное" по отношению к нему. Этой ни на чем не основанной предпосылке можно было - чисто теоретически - противопоставить другую.
Внизу я заметил молодую девушку с хот-догом в руке, которая торопливо пересекала длинную аллею парка. За угол завернул черный форд, сошедший с конвейера в 2008 году, в котором каждую субботу приезжал владелец кофейного автомата у входа в соседний торговый центр. Пожилая пара уже сидела на лавочке под сенью зелени клена – сейчас я видел только их внука, который как обычно играл со своим псом, отправляя пурпурную тарелку в полет. Я видел их каждую субботу, за редким исключением. Присутствие этих людей, точнее их стабильных шаблонов поведения не угнетали, а напротив – приносили спокойствие и некую уверенность в сегодняшнем дне.
-Такие "этнографические" аспекты жизни, как ритуал, так и повседневный обиход, этикет, быт, системы родства, вещи и технология - в традиционных обществах все это в высокой степени семиотично и в этом смысле не отличаются от символичности такой системы, как фольклор. Поэтому рассматривая взаимоотношения этих сфер нужно было бы предположить как раз приоритет вербальных систем, то есть языка и фольклора. За спиной послышались озадаченные вздохи и шепот, вероятно моей публикой были далеко не свежие умы, а те, кто уже успел начать изучать предмет. Чтож, им придется не просто, потому как я вовсе не планировал выступать на этом курсе в качестве простого передатчика информации по избитым материалам, тем будет интереснее преломить из видение. Я взглянул на часы и обернулся к публике, предвкушая близящийся звонок.
-Чтож, прежде чем вы уйдете на перерыв, могу сказать, что такое теоретическое решение у всякого фольклориста и этнографа вызовет естественный протест как противоречащее интуиции и некоторым немногочисленным установленным фактам. Это лишь подчеркивает, насколько неосновательно обратное предположение, бытующее теперь на правах общепринятого. Спасибо за внимание. - я кивнул аудитории в качестве прощания и направился к трибуне с чувством выполненного долга. Мне было крайне интересно, посмотреть на результат сегодняшней лекции и оценить, сколько слушателей придет на следующее занятие. А пока что можно было спуститься вниз, заправиться сладким крепким кофе и провести это недолгое время в парке, пока тень еще не успела перекочевать на противоположную сторону города. Захватив с собой кожаный портфель, я забрал книги и, перебирая ключи от аудитории в пальцах, направился к выходу. Несколько студентов еще не покинули аудиторию. Я обернулся, собираясь их поторопить и...
Сырость и густой воздух с приторным запахом гнили застыли на языке с первым же вдохом. Тело показалось тяжелым и неповоротливым, будто в одно мгновение меня вышибли из реальности и вне её я пробыл довольно продолжительное время, потеряв очки и всякую причинно-следственную связь событий. Надежда губительно заставляла меня верить, что я все еще в стенах университета, хотя все инстинкты говорили об обратном – я не хотел их слушать. На мгновение мне показалось, что я вернулся в прошлое – в свой «дремучий» лес. Стоял на одной из северных тропинок, покрытых густым мхом, что вели к великим болотам, где в воздухе царит запах давно свершившейся смерти. Только это не реально, невозможно и не наяву. Я пошатнулся, едва не споткнувшись на ровном месте. Под ногами был вовсе не паркет, а нечто мягкое, похожее на ворсистый ковролин.
-И где я, ёшкин кот… – только теперь я понял, что все еще держу в руках свои вещи, которые держал при себе еще мгновение назад -или не мгновение. По привычке я взглянул на часы и, само собой, увидел только мутные разводы вместо запястья. Раздраженно скрипнув зубами, я сунул ключи от аудитории в карман и поправил очки…. Очки?
- Что за чертовщина… – сняв свои привычные окуляры, я некоторое время находился в полном замешательстве. Что с моим зрением, черт побери! Неужели посреди белого дня нечто невообразимо могущественное сумело отнять от меня те силы, что позволяли мне видеть мир, не причиняя ему вреда? Или наоборот? Вообще, что со мной сделали? Кто? Ни единая душа не знает о том, чем именно я являюсь. Никто не мог бы и предположить, никто не мог вычислить…. Даже те, кто встречал меня на своем пути не знают, с кем имеют дело. Я нервно запихнул очки в нагрудный кармашек пиджака, понимая, что все эти мысли – результат небезосновательной паники.
Слепота не в новинку. Не одну сотню лет моим глазам была не доступна созерцательная красота этого мира. Слух должен был постепенно придти в норму, обостриться вместе с внутренним мироощущением. Сущность, которой я всегда являлся, не требовала острого зрения. Для её работы не требовалось никаких чувств – своих жертв я чувствовал чем-то более совершенным, чем человеческие органы зрения. Однако к этому еще нужно привыкнуть… если я успею это сделать. Возможно меня попросту решили убить. Та девушка из бара, сотрудница ФБР, она поняла, что я не человек, которым она тоже не являлась. Вот он – мой просчет. Неужели я забыл все уроки, пройденные за тысячелетия моей жизни? Существа, отличные от простого человека без начилия специфических способностей, не упустят шанса воспользоваться ситуацией и, в подходящий момент расправиться со всяким соперником или, что гораздо хуже, заставить его подчиняться себе. Чтож, если мне суждено сегодня умереть, то это не так уж и плохо… Через четыре года, если раньше меня не разбудят, близлежащие окрестности канут в лету.
Теплые шершавые обложки книг теснились в моей руке. Не хочу, чтобы время их уничтожило, но этот сырой воздух не оставит им шанса. Я то знаю это наверняка. Однажды я уже выбирался из погибшего леса, пробужденный в своем изуродованном временем и природой теле.
Чье-то присутствие рядом становилось очевидным с каждым мгновением. То там, то здесь – они окружали меня со всех сторон, и я не знал, что произойдет дальше, как и вряд ли бы увидел тех, кто решил сегодня покончить с нефилимом.
Внезапно глубокая тишина, неясные шепотки и дыхание прервались истошным женским криком. Дело тут же приняло совсем иной оборот. Я не смог устоять на месте и, выставив руку перед собой, пошел на звук. Не встретив ни одного человека или кого-то ему подобного на своем пути, я только увязал пальцами в стволах деревьев, наглухо покрытых мхом. Спотыкаясь на каждом втором камне, я ковылял на встречу бегущей в мою сторону. Я слышал, как она ломилась сквозь лес, вскрикивая и схлипывая от настигнувшего её ужаса. Когда шаги показались мне совсем рядом, я кинул на землю рядом с собой портфель и книги.
- Эй, стой! – среди размазанных стволов деревьев показался темный метающийся силуэт. Я неловко двинулся в сторону, не услышав и попытки замедлиться со стороны этой девушки, но она мне была просто необходима. Прочесав плечом по упрямому стволу дерева, вставшего у меня на пути, я кинулся к силуэту и ухватился за него, как за свой единственный спасательный круг.
- Погоди, успокойся, я не враг, я не причиню тебе вреда – девушка была поглощена паникой и будто бы не слышала моих слов, трепыхаясь как пойманная птица. Я поймал её и теперь крепко держал предплечья. Трухнув её в попытки привести в чувство, я едва сам не поддался эху её истерики и услышал, как мой повышенный голос перебивал её:
- Соберись! Возьми себя руки, черт тебя дери! Где мы?! Где я?! – я бесцельно смотрел туда, где по идее было её лицо. Меня захлестнул гнев от всей этой ситуации и этой непонятной истерики и от того, что я не имею никакого представления, где сейчас нахожусь.
- Кто_ты?!