image
Fesor
ГЛАВНЫЙ АДМИНИСТРАТОР

• Технические вопросы
• Открытие | закрытие тем игровых эпизодов
• Проставление личных званий, обновление тем внешностей и ролей
• Партнерство и пиар
• Удаление профилей
• Закон и порядок

Связь:
гостевая, ЛС, вопросник
Meg
ТЕХНИЧЕСКИЙ АДМИНИСТРАТОР

• Технические вопросы
• Открытие | закрытие тем игровых эпизодов
• Проверка и прием анкет, открытие форума игрокам
• Дизайн форума и прочий контент
• Розыск пропавших игроков
• Участие ролевой в конкурсах, РПГ-топ

Связь:
гостевая, ЛС, вопросник, ICQ - 200987614
tg - @kaz1967, VK
Eric
МОДЕРАТОР ИГРОВОГО И РАЗВЛЕКАТЕЛЬНОГО СЕГМЕНТА

• Проверка и прием анкет
• Консультация игроков по вопросам вверенных квестов
• Гейм - мастеринг
• Праздничное настроение и поздравления
• Конкурсы и прочие развлечения

Связь:
гостевая, ЛС, вопросник
Castiel
МОДЕРАТОР ИГРОВОГО СЕГМЕНТА

• Консультирование игроков и гостей форума по матчасти
• Проверка и прием анкет
• Консультация игроков по вопросам вверенных квестов
• Графическое оформление профилей по заказу

Связь:
гостевая, ЛС, вопросник, VK
Morgan
МОДЕРАТОР ИГРОВОГО СЕГМЕНТА

• Консультация игроков по вопросам вверенных квестов

Связь:
гостевая, ЛС, вопросник

|Самая Сверхъестественная Ролевая Игра|

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



the world is not enough

Сообщений 1 страница 30 из 49

1

...but it such a perfect place to start, my love

http://sf.uploads.ru/t/5HE31.gifhttp://sf.uploads.ru/t/bSHDF.gif
http://sf.uploads.ru/t/HFAM6.gifhttp://sf.uploads.ru/t/7PA3F.gif


Участники:

the Fairest and the Wisest of them all 
Naamah & Azrael
Время\место:
театр Хантингтон, Бостон, США | сентябрь 2015
Статус:
аль-тер-на-ти-ва, каммершпиле
Пролог:
Многопостовой каммершпиле, повествующий о том, какова цена спасения мира для тех, кто его разрушил. Пустой бостонский театр, освещённая софитами сцена, и двое, у которых нет ни возможности, ни желания прервать этот душераздирающий диалог
.


Правила:
1) Размер поста не должен превышать вордовского листа со стандартными настройками (шрифт - Times New Roman 12)
2) На отписывание даётся не больше одной недели.
3) Основной акцент должен быть сделан на характер персонажа, а не на обстановку.
4) Персонажи не должны использовать сверхъестественные способности или хоть как-то нарушать атмосферу каммершпиле.
5) Не допускается участие других персонажей и описания действий оных.

[NIC]The Most SPN[/NIC] [STA]admin[/STA] [AVA]https://forumavatars.ru/img/avatars/0004/e5/0c/2-1617553282.jpg[/AVA]

+2

2

Твои дела, противные природе.
Такие же явленья порождают.
Уильям Шекспир. Ричард III

Первый звук, нарушивший сухую тишину, был скрёжет деревянных массивных ножек по полу сцены. Протащила кресло к краю сцены, левее и уселась лицом к зрительному залу. Всё ж поди лучше глядеть на стройные ряды пустых кресел, чем на его лицо. Если он, конечно, придёт. Если он будет вести с тобой беседу, а не холодно молчать, впиваясь в тебя чёрными от злости глазами. Наама провела рукой по шее, будто что-то или кто-то вцепился мелкими острыми зубками в затылок. Нервничаешь… Теперь только это и остаётся, потому что любое твоё действие сейчас, обдуманное или не очень, только навредит, разрушив то, что итак едва держится на одном честном слове Господа Бога. Снова цепкие зубки обцарапали кожу на загривке. Праматерь наклонилась вперёд, провела ладонями по ненакрашенному лицу. Её ноги неритмично подёргивались в странном танце, вырисовывая на пыльном полу неровные узоры.
Да прекрати же нервничать. Какой в этом теперь прок? Встань, соберись, вдохни поглубже. Софиты светят прямо в глаза, но женщину это не беспокоит, даже наоборот – она закрывает глаза, подставляя усеянное мелкими веснушками лицо, будто это не желтоватый свет лампы, а ласковые лучи солнца. Там, за дверями театра, серость и затянутое тучами небо. Ты чувствуешь это, чувствуешь каждой клеточкой кожи, каждой свей частичкой. Гаснет свет, что освещает твой путь. Меркнет твоя красота. Сила покидает твою кровь, слабеют руки, тише становится голос. Это конец, которого ты так боялась.
Наама протискивает руки в передние карманы чёрных джинсов и уверенно шагает в другой конец сцены, мысленно отмеряя про себя шаги. Тишина немыслимо давит со всех сторон, так и тянет закричать во весь голос, но праматерь останавливает себя. Какая нынче сдержанность, вот бы её да на полгода раньше… Шатенка со всей силы пинает бутафорский трон, поставленный здесь будто в издёвку над ней. Тот с громыханием падает на бок. Но грохот никак не помогает рассеять эту тишину. Все звуки вместе с эхо тонут в её бархатных объятиях. Монотонно гудят многочисленные осветительные приборы. Неосязаемый ветерок шелестит занавесом и скрипит механизмами над головой. Сбежала от умирающего мира в самое мёртвое место на земле – пустой театр. Свидетель человеческого гения теперь лишь обиженно молчит, пожирая любую твою попытку высечь искру жизни из своего угасающего пламени.
Наама замерла на месте. Нахмурившись, она смотрела в чёрно-красную мутную пустоту зрительного зала. Словно кто-то смотрел на неё оттуда, прячась в слепой зоне, и посмеивался над женщиной, что будто забывшая свой текст актриса, носилась по сцене. Налившиеся гневом зеленовато-голубые глаза исследовали каждый ряд в поисках неизвестного, но все усилия оказались напрасны. Ты уже сходишь с ума и собираешься отлупить кресла только потому, что они стали свидетелями твоего краха? Достойное твоих титулов поведение. Хотя теперь и они тоже не имеют значения, они не помогут тебе вытащить падающий в огненную пропасть мир. Да и не этого ты боишься. Куда страшнее то, что мир тянет тебя за собой, а ты беспомощна.
Праматерь закусила губу, не давая извиняющейся улыбке появиться на лице. Скрипнуло дешёвое кресло, покрытое истертой от времени позолотой, зашелестела плёнка, чиркнуло колёсико зажигалки. Наама выдохнула сизый терпкий дым, вытянула уставшие ноги и тихо засмеялась. Голос становился всё громче, она запрокинула голову и захохотала, что было мочи.

офф

внешний вид:
тыц и клик

+4

3

"Мы утра хотим, утра... Те долгие
Ночи пусть останутся с теми, кто уже спит.
Но кто же ты, о тень, ты, опьяневшая от разрушений
И постоянно стремящаяся укрыться в темноте?" (с)
Тевфик Фикрет, "Древняя история"

внешний вид

"Сложи свои крылья, храбрый мой воин,
Ведь время войны уж давно позади,
Мир новый прекрасен, мир новый спокоен,
И это конец векового пути..."
Холодный ветер, резко пронёсшийся по коридору, с лихостью озорного мальчишки содрал со стены пожелтевшую листовку. Она, шурша и перекатываясь, создавала ощущение наполненности, наличия какой-то жизни посреди этих старых обшарпанных стен. Хотя, разумеется, ни о какой жизни не могло быть и речи, - она покинула этот театр вместе с первой вестью о надвигавшейся беде, оставив за собою лишь вялый блеск полинявшей мишуры, груды изодранных помятых платьев да чешуйки красной краски на потрескавшемся полу. А краской ли было это? Он не хотел об этом думать, ибо ответ уже был заведомо известен. И внутренний голос нашёптывал ему о том, что виною этих событий стал он сам.
А может, ещё не поздно? Может, есть шанс всё исправить? И именно эта мысль привела его в это заброшенное здание, ибо как известно, верный способ закончить начатое - вернуться к началу.
Где-то невдалеке раздался пронзительный женский хохот. Он невольно поморщился. Так вот, значит, где всё это закончится. На сцене, за многие годы повидавшей сотни постановок и теперь готовящейся предоставить своему единственному зрителю - тишине, - финальный акт. Он неспешно прошёл к плотно задёрнутым кулисам, какое-то время не осмеливаясь сдёрнуть это чернеющее покрывало, отделявшее его от собеседницы. Он чувствовал себя актёром, в последний раз исполнявшим свою лучшую роль. И он произнесёт свой монолог пред безликой толпой да своенравной женщиной, и пусть это будет единственным, что он сумеет сделать в своё оправдание. Глубоко вдохнув, он сделал шаг вперёд и оказался на ярко освещённой софитами сцене. Чуть поодаль виднелась знакомая фигура, а перед ним - зал, наполненный мертвецами.
- Мы знали, что этот день настанет, - звучное эхо молниеносно разносило его голос по пустому залу, он проносился меж запыленных рядов и пропадал где-то в районе потолка, разбиваясь на мириады откликов и полузвучий, - Знали, что однажды окажемся не силах остановить начатое. Посмотрите, вон там, - он кивнул, по-прежнему не смотря на своего единственного слушателя, а говоря с театром и обращаясь только к нему, - Вон там сидят зрители. Там сидит маленькая девочка с розовым бантиком, восторженно сжимающая руку своей матери, вон там - пожилая пара, проведшая вместе не один десяток лет и выбравшаяся на постановку в уютный субботний вечер, там перемешались и доктора, и рабочие, и преподаватели. И все они застыли в течении времени, они не знают, что уже давно мертвы, и что их души навеки останутся пленниками театральных декораций и неотъемлемой их частью. А теперь скажите мне, - теперь он обращался к ней, вальяжно устроившейся в кресле и окутанной сигаретным дымом, - Этого ли вы хотели?
О глупец! Ведь была в том и его вина.
Как же он позволить себе так ошибиться? Не разглядев чудовище за прекрасной фарфоровой маской, он сам уподобился ему, сам разрушил тот мир, который ревностно оберегал многие тысячелетия. Войною обернулось процветание, ненавистью - любовь, никому не нужной кожурой от семечек - человеческие души. И остался лишь он один. Посреди голода, болезней и хаоса только он - видевший рассвет людского бытия, а теперь смиренно наблюдавший за его закатом. И даже не конец пугал его, ибо сказано было о том, что падёт он последним вслед за ними, нет, пугало его то, что мириады голосов в пронзительной мольбе обращались к нему. "Спаси нас, помоги нам, избавь от этих мучений если и не нас, то наших детей. Мы просим тебя, мы сгораем, услышь же нас!". И он слышал. Каждое слово, каждый крик, каждый плач, каждое проклятье. Но помочь был не в силах. Умирало человечество, медленно умирал и он, неся в своём бессмертном сердце раны горьких сожалений.

+4

4

Tell me why are we -- so blind to see
that the ones we hurt -- are you and me.
«Gangsta's Paradise» by Coolio feat. L. V.

Малах ха-мавет* долго ждать себя не заставил. Он появился неожиданно, так же неожиданно себя и повёл. Его слова вынудили праматерь снова взглянуть в зрительный зал. Теперь уж не отделаться тебе от мерзавенького чувства, что кто-то за вами наблюдает. От голоса Азраила внутри поднималась какая-то болезненная муть. Радуйся, что он ещё не смотрит на тебя, иначе пришлось бы так или иначе заставить его замолчать, не так ли? Какое дело тебе до мёртвых, когда их нынче уж больше, чем живых? Тени пусть остаются там, во тьме, где их никто не побеспокоит, а вам двум нужно придумать, как спасти то немногое, что осталось и продолжает уничтожаться сейчас. Праматерь кладёт ногу на ногу, продолжая выдыхать белый табачный дым, и смотрит вникуда, вслушиваясь в слова, наполненные непонятным ей ужасом.
- А теперь скажите мне, этого ли вы хотели?
Наама выдохнула и поднялась на ноги. В её правой руке ещё тлел, роняя тёплый пепел на пол, остаток сигареты. Женщина затянулась в последний раз и растоптала окурок сапогом. На красивом лице не было и тени вины, сомнений или страдания, невыразимая мука от которого залегает двумя вертикальными полосками промеж бровей или кривит губы в болезненную ухмылку.
- Не знаю, - женщина хлопнула себя ладонями по бёдрам и пожала плечами. – Представления не имею. Я была собакой, которая несётся за автомобилем, я просто бежала за ней. Не имею представления, что делать теперь, когда я её догнала.  Но ведь не в этом вопрос, - она зашагала вглубь сцены, скрипя половицами. – Переформулирую, хорошо?  Достигла ли я своей цели? Несомненно, - рот раздвинулся в кровожадной ухмылке, обнажив белые крепкие зубы. – Этого я и добивалась. Я вдыхаю утренний воздух всей грудью, и что я чувствую в нём? Аромат крови, которую проливают каждый день без всякого смысла. Я представляю, как эта огромная планета трещит по швам, она не в силах выдержать всех этих убивающих и ненавидящих друг друга созданий… - от возбуждения голос становится всё громче, в нём слышатся стальные нотки гнева и бархатная тягучая  глубина наслаждения. Праматерь обошла мужчину и встала чуть впереди него. - Как реки превращаются в зловонные потоки трупов, как солнце не видно из-за пыли и пепла! И знаете, что я ощущаю? Удовлетворение, - Наама резко повернулась на каблуках и посмотрела в глаза архангелу. Пусть видит, пусть ужаснётся тебе и себе, ибо ты – взаправдашнее чудовище, а он выпустил тебя на волю. Грудь поднимается от тяжелого дыхания, белая кожа покрывается розовыми пятнами, а в ушах стучит кровь. – Но этого ли я хотела? Не знаю, - тряхнула головой, прогоняя сладостный морок своего торжества над вопящим в агонии миром. – Если это называется справедливостью, то я искала именно её. Пусть и вид её ужасает меня… - последние слова шепотом слетают с пересохших губ, она смотрит в сторону, будучи не в силах посмотреть Азраилу в лицо. – Я хотела наказать этот мир за то, что он сделал со мной, а не уничтожить его. Я хотела и хочу видеть, как ваши братья рвут друг друга на куски, как когда-то они разорвали тех, кому я дала жизнь. Но всё зашло слишком далеко, я хочу предотвратить непоправимое.

Сноски

* Малах ха-мавет - в иудаистической мифологии ангел смерти.

+3

5

"Иди, мой бич, и искупи свои злодеяния, пока засыпанный тобою
колодец не откроется вновь и не станет поить жаждущих! Азраил, сбрось его..."(с)
В.И.Немирович-Данченко, "Засыпанный колодец"

Ведь давно он не видел её лица. Наверное, с тех самых пор, как была заключена та злополучная сделка. Ах, как жалел он теперь, что не вонзил тогда клинок в её трепещущую плоть, что повёлся на её ядовитые речи и что согласился сохранить ей жизнь в обмен на кольцо. Кольцо теперь ненужным грузом лежало где-то во внутреннем кармане, ибо жнецы медленно умирали вслед за человечеством, и он не имел ни малейшего желания мешать им в этом полумрачном празднике декаданса. Рано или поздно всё обернется в прах, вернётся к тому, из чего было когда-то создано, а лики, бетонные лики городов будут воплощать в себе не совершенство человеческого гения, а его безвременную кончину, обернувшись из стальных истуканов в безымянные кладбищенские камни.
- Умолкните! - голос его был твёрд, но в нём явно проступали оттенки гнева. Как смеет она говорить с ним в таком тоне? Как смеет получать удовольствие от того, что сотворила своими руками? Как смеет просить искупления, когда уже всё потеряно? Нет. Не по нутру приходились ему её слова, он чувствовал, как гнев пламенем разгорается в его груди, грозясь вот-вот вырваться наружу; но гнев не принёс бы ему ни пользы, ни облегчения, а поэтому он смиренно позволял пылающему пожару жадно обгладывать его измученную сущность, - Умолкните, - уже более спокойно повторил он, - Вы по-прежнему полагаете, что можете всё исправить, но на самом деле, пути назад нет уже давно, - он попытался улыбнуться сквозь плотно сжатые зубы, но тут взгляд архангела упал на праматерь, и теперь он видел её в совершенно другом виде. Как загнанный в ловушку тигр будет до последнего держать свою голову высоко поднятой, так и она, уже потерявшая всё, с тем же тщеславием и той же гордостью стояла перед ним, а во взгляде её читалась слепая жажда алчущего крови завоевателя. И гнев вновь призывно шевельнулся в груди, и он, не в силах противостоять этому зову, сказал: - Очнитесь! - жесткая ладонь наотмашь ударила прекрасное женское лицо и он заметил, как струйка алой крови медленно просочилась сквозь высохшую губу, - Вы уже потеряли всё, так ничего и не добившись, и знаете, в чём кроется вся ирония? - он наклонился к отшатнувшейся было женщине и, обхватив рукою её подбородок, обернул к себе, - Вы всё равно умрёте. И для вас концом будет не Рай, не Ад, и даже не Чистилище. Ваш конец - это вечный покой. Вас попросту не станет, как не станет и ваших деяний, вы утратите своё "я", и станете всего-навсего очередной песчинкой в мироздании. Одной среди множества. Без лика, без имени, без истории. И не будет никого, кто вспомнил бы о вас. Люди могут выжить, они воздвигнут крепости, построят новые города, напишут новые книги, но вы обречены. И вы это чувствуете. А знаете ли вы, как вы умрёте? - с долей лукавства спросил он, - Я тоже, но я знаю одно: до последнего вздоха единственным, что вы будете видеть - это моё лицо. Лицо вашего заклятого врага. Мои братья убили ваших детей, возможно, они уже и сами канули в Лету, но я-то жив. И буду жив ещё какое-то время. Достаточно для того, чтобы увидеть, как жизнь покинет ваше бренное тело, как руки ослабеют, а этот горделивый блеск померкнет в ваших глазах. И вы будете помнить о том, что тот, кто ныне рядом с вами - архангел. И что вы завершили свой порочный круг, вернувшись к самому началу, - с этими словами он позволил ей отстраниться, - Больше нам с вами говорить не о чем.
Он отошёл в сторону, поодаль от середины сцены, и вновь посмотрел куда-то вдаль. Пустой зал таращился на него из-под выеденных глазниц. Запыленные красные кресла, разбросанные всюду вещи, листовки, яркий свет софитов - зал внимательно следил за последней постановкой, ему нравилась жизнь, что вдыхали в него их страстные монологи, но ведал ли он о том, что с каждой репликой актёры становились всё слабее и слабее? Наверное, нет. А даже если и ведал, то имел полное право потребовать свою цену за великолепное действо, за вершину своего торжества.

+3

6

— Ты сам отверг закон людской и Божий!
Зверь, самый лютый, жалости не чужд.
— Я, леди, чужд. Так, значит, я не зверь.
Уильям Шекспир. Ричард III

Хлёсткий удар опалил лицо праматери. Из груди вырвался болезненный стон, во рту появился тонкий солоноватый привкус металла. Наама прижала сжатый до побелевших костяшек кулак ко рту, прикусив палец. Мощная волна животного гнева вспыхнула, залив румянцем щёки, шею и даже уши. Монотонно гудящие софиты затрещали, толстые стёкла покрылись мелкой сеточкой трещин. Всё нутро клокочет, требуя отомстить, вырвать его ядовитый язык и бить, пока он не запросит пощады. Лишь усилием воли тебе удаётся загнать удержать этот девятый вал ярости, не дать закрыть красноватой пеленой глаза и дождаться, когда злоба схлынет. Наверняка он чувствует твой трепет, твой страх. Ты дрожишь, будто тонкая ива, что пригибает к земле лютый северный ветер. Хочется зажмуриться, но закрыть глаза и разорвать эту жуткую связь невозможно. Наама испуганно глядела на Азраила, но мыслями была где-то восемь тысяч лет назад, когда над её мирным бытием раздался первый удар грома.
Горечь кислотой поднялась к самому горлу, готовая излиться потоком проклятий и ядовитых слов, и женщина, повинуясь инстинкту, отпрыгивает от архангела ошпаренной кипятком кошкой. Этот раунд остался за ним, но победу ему в руки она не отдаст. Сдаться сейчас равносильно смирению, прямому согласию с каждым его словом. Опусти праматерь руки – и тут же сказанное Азраилом станет реальностью. Наама фыркнула и снова ринулась в бой с его упрямством и всезнайством.
- Вы действительно так думаете? – женщина расправила плечи и повернулась к собеседнику лицом. – Тогда спешу вас расстроить: мы не закончили ещё. И раз уж мы больше не церемонимся… - разбитая губа засаднила. На языке вновь появился привкус крови, но Наама не обращала на него внимания, наоборот, он придавал ей сил и уверенности. Тряхнув гривой спутанных волос, женщина без всякого страха подошла к мужчине. – У вас был шанс убить меня, но вы предпочли кольцо. И в тот миг вы встали на мою сторону, нравится вам это или нет. Ваши братья, свергнутые с небес, дрались до последней капли крови с врагами, числом превосходящими их собственные. Где в это время были вы, позвольте спросить? - крепкая рука хватает архангела за лацканы пиджака и разворачивает к себе. - Да стоит ли поминать ваших братьев, когда у нас прекрасный пример под рукой. Сегодня здесь должен был быть аншлаг, не так ли? Что ставили, «Ричарда Третьего»? – в словах хоть и подразумевалась издёвка, но в голосе на неё не было и намёка. Наама отчеканивала каждое слово, и они падали в пространство, звеня, как использованные гильзы. – Где же они, наши зрители? Они мертвы, и из-за вас тоже. Вы позволили мне сделать это с вашим старым миром, а теперь просто хотите смотреть на остывающие руины и наслаждаться моими последними мгновениями? Бросьте, всё это глупый фарс, вы знаете, что силы ваши убывают с каждыми днём, как и мои. Ваша смерть будет нисколько не лучше моей только потому, что вы пренебрегаете сейчас единственным шансом! – она сильно толкает архангела в грудь, заставляя отступать к стене, где рядом стоит её кресло. Свет софитов начинает подрагивать, готовый оставить этих двоих в темноте. – Думаете, я позволю вам сейчас просто закрыть глаза и сказать: «Да будет так»?! – с рассерженным стоном, больше похожим на рычание, Наама смахнула кресло со сцены вниз, схватила Азраила за плечи и приложила о стену. – Вы бы не пришли сюда, не будь у вас ни малейшей надежды на благополучный исход. Бог не мог не оставить какого-нибудь плана С на случай такого развития событий. А даже если и нет ничего такого, мы с вами вдвоём прекрасно обойдёмся теми силами, которые у нас пока есть, - глаза праматери рассеянно и яростно смотрят на мужчину, будто она вот-вот вцепится в него зубами. Но вместо этого её ладони притворно мягко ложатся на его грудь, ласково сползают ниже, ощупывая каждый сантиметр тела. Она не скрывает того, что собирается искать главное оружие, которым он действительно может причинить ей вред, но с обыском не спешит, будто получает удовольствие от процесса. - Я хочу, чтобы вы помогли мне остановить это падение в бездну. Я уверена, что мы сможем, - вся игривость испаряется, будто бы её и не было. Наама смотрела на архангела тяжело, исподлобья, всё ещё вцепившись в него хищной хваткой.– Может, мы и умрём когда-нибудь, но не делать ничего - это смерть уже сейчас.

+3

7

"The very crowns of holy law I brought, and what I touched
with my bright confidence, it died;
and where I turned the eye of my great faith, blood flowed up" (с)
The Crucible by Arthur Miller

Он никогда не любил зеркала. И даже не из-за того, что они, величественные и холодные, всегда бесстрастно говорили только правду, а из-за того, что сама правда порою была просто невыносима. С тех пор, как началась эта разрушительная война, архангел избегал их, словно боялся, что они расскажут ему о том, кто он и что натворил. Расскажут о боли, покажут чужие страдания, и с диким хохотом обратят всё то, ради чего он жил, в кровь и обугленные останки. Как будто их не было и без этого.
Но зеркалами звалось не только покрытое алюминием и серебром стекло, ими так же являлись и некоторые люди. Эти люди, являясь полной противоположностью друг другу, столь идеально подчёркивали обоюдные недостатки, что становилось страшно. И теперь Азраил, невозмутимо позволяя праматери наносить ответный удар, с ужасом смотрел в собственное отражение.
- Вы не видите главного, - он стоял смирно, не смея пошевелиться под столь ярым напором, он чувствовал разгорячённое дыхание женщины и её искреннее негодование. И ему это нравилось. Отчасти это было причиной, по которой он пришёл в этот богом забытый театр. Разозлить её, довести до белого каления, ведь он-то перетерпит, переживёт, а её неприкрытый гнев прокладывал дорогу и к искреннему раскаянию, и к искренней жертвенности, всегда являвшимися неотъемлемой частью великого плана искупления, - Я мог сотворить ужасные вещи, позволив вам вершить своё правосудие, но решение сотворить всё это было вашим, - он смело заглянул в её серовато-зелёные глаза, стремясь показать, что в речах его нет ни капли притворства, - И не смейте обвинять меня в соучастии. Каковы были мои шансы против целого мира? Против Небес и Преисподней? Против людей? Я был силён, но не настолько. Позволить им умереть - это единственный шанс на новое начало, привилегия, который мы с вами, увы, в какой-то степени лишены, - улыбка чуть тронула уголки его губ, но он сдержался, отдавая должное серьёзности момента, - Моё "да будет так" прозвучало ещё тогда, когда я принял кольцо из ваших рук, отчасти я предвидел исход, но буду с вами предельно честен - позволяя этому случиться, я догадывался, чем это обернётся в итоге. Вы говорите, что я должен вам помочь, - руки праматери игриво пробегались по его телу, заставляя его дрогнуть в неведомом прежде для архангела чувстве, - о, эта проклятая человечность! - и он резко схватил женщину за запястье, давая понять, что ей лучше остановиться и пересекать граней дозволенного, - Но я не могу, - голос его был тих, но эхо по-прежнему упрямо несло обрывки слов в зал, добросовестно исполняя свои обязанности перед мёртвой публикой, - Потому что не знаю, как. Плана С никогда не было, а с иными вариантами я не знаком. Так что я здесь ради этих самых минут. Минут вашего сожаления, вашей скорби. Исправить всё не в моей власти, и даже не в вашей, но я могу быть здесь, чтобы сделать последние мгновения вашего существования такими же серыми и безнадёжными, как мир за стенами этого театра, - он чуть наклонился к собеседнице, шепча ей на ухо: - Мир, который создали мы, - почувствовав, что хватка ослабевает, он лишь ненавязчиво оттолкнул женщину в сторону, - Так наслаждайтесь же! - он вновь обращался к залу, к мириадам невидящих глаз, к мириадам небьющихся сердец, - Ведь это то, чего вы так хотели!
Софиты, прежде обречённо моргающие, вспыхнули невероятно ярким светом, но тут же погасли, на какое-то время погружая зал в полную темноту. Темнота эта, словно благословение, опустилась на плечи Азраила, он вдохнул спокойно, ибо пусть лишь на пару секунд, но не видел ни зрителей, ни своей коллеги по сцене. Однако это ощущение продлилось лишь на какой-то жалкий миг, ибо вскоре по углам зала медленно начали зажигаться бледно-жёлтые огоньки канделябров, облачая липкую тишину в одеяние сумеречного полумрака.

Отредактировано Azrael (01.12.14 18:44:35)

+3

8

Wedding bells ain't gonna chime
With both of us guilty of crime
And both of us sentenced to time
And now we're all alone.
«Protect Me From What I Want» by Placebo

Чувствуешь, как мир расплывается перед глазами? Тяжелый мешок правды бьёт по голове, и сознание почти уплывает куда-то. Женщина дышит часто и глубоко, будто никак не может надышаться вдосталь перед кончиной. Пусть он замолчит, закроет наконец-то рот, да когда же он заткнётся наконец! Плечи опускаются сами собой, она вздрагивает, будто под ударами кнута. Тело бьёт крупная дрожь, взявшаяся непонятно откуда. Ужас близкой смерти подступил со всех сторон. Какой она будет, эта смерть? Ты ведь никогда не задумывалась о том, как закончишь свои дни, так ведь? Всё шла и шла по своей дороге, усыпанной осколками чужого счастья, не замечая, как костлявая дышит в затылок. Что ж, не твоя в том вина. Дочь Ламеха привыкла выживать и не умеет сдаваться.
Яркая вспышка света слепит глаза. Неужели и вправду решил убить тебя, похоронив под руинами театра? Наама успевает только взвизгнуть и отступить вглубь сцены. Мир вокруг накрыла чернота. Она, словно тьма египетская, накрыла праматерь, ослепила и обездвижила, вдохнула в неё животный ужас перед своей непостижимой глубиной. Дыхание становится неровным, всхлипывающим. Красный рот зрительного зала поглотил тебя, чтобы ты испустила дух в его пустой утробе. И ты кричишь в эту темноту, надеясь разбить её, спугнуть, вернуть спасительный свет. Почти плачешь уже, в страхе всё ещё делая мелкие дорожащие шажки назад, надеясь отыскать хоть какую-то опору, но вместо этого падаешь на пол, больно стирая кожу на ладонях.
Почувствовав на своём теле слабый свет, она поднимает голову и смотрит вокруг. Архангел, будто кусок той тьмы, всё ещё стоит там, где женщина потеряла его из виду.
- Вы – архангел, которому открыты тайны бытия. Вы всегда были таким и останетесь таковым, пока сами не умрёте, так ведь? – её голос звучит глухо, слабо, почти умоляюще. – А кто я? Изгнанница от рождения, я проклята вашим Создателем! Я одна боролась с Небесами, с Адом и с Чистилищем! Я ковала свою победу собственными руками! Посмотрите на себя, на меня и устыдитесь своей безучастности! – Наама почувствовала, как слова придают ей сил. Она поднялась на ноги и высоко подняла голову, как делала бесчисленное количество раз. – Всех войск небесных не хватило, чтобы меня низвергнуть, и вы думаете, что сможете теперь меня растоптать? – возмущённая и обиженная, она снова заговорила с ним на повышенных тонах. – Азраил, я слишком люблю жизнь и слишком ненавижу всё ваше племя, чтобы умереть подле вас. Подумайте теперь, что терять ни вам, ни мне больше нечего. Я лишу вас даже подлого удовольствия лицезреть мою кончину. Помогите мне повернуть всё вспять, - на красивом лице проступила боль и мольба.
Праматерь подошла к краю сцены и посмотрела вниз. Здесь и сейчас, на жалких театральных подмостках решается судьба не только твоего величия, но и твоей жизни. Вспышки страха, порожденной темнотой, было достаточно, чтобы инстинкт выживания заголосил в каждой клеточке тела.
- Любой ценой, слышите, я любой ценой выживу. Я прожила сотни жизней, сменила столько личин и имён… я видела расцвет и закат царств и империй. Это вовсе не конец всего, я не чувствую этого, я не вижу этого. Чёрта-с два позволю вам убить уничтожить во мне эту веру. Поверьте мне, поверьте в меня, хоть раз возлюбите жизнь в её отчаянном порыве! Умереть-то мы, в конце концов, всегда успеем.

+2

9

"Природа безучастна: покорных ей много,
но вечность суждена не покорным, а покорности.
Природа безучастна. Она поставила жизни одну задачу,
дала один закон. Задача жизни — продолжение рода,
закон ее — смерть" (с)
Джек Лондон, "Закон Жизни"

Тьма. Тьма приносила покой, несла за собою смирение. Он вдыхал её, наслаждался секундами блаженства, коих не доводилось ему испытывать уже очень и очень давно. И вот медленно зажигались боковые канделябры, а он всё еще цеплялся на чёрное покрывало ночи, словно желал спрятаться в нём и никогда более не выходить на белый свет. Пусть оно поглотит его, пусть несёт за собою эту одинокую, пропитанную раскаянием сущность. Пусть. Он готов. Ему терять нечего. Когда-то люди говорили, что во тьме обитают монстры и просыпаются самые потаённые страхи, но он этому не верил. Какие страхи, коли ты бессмертен? Какие монстры, коли ты сам - чудовище?
И тут в тишине раздался пронзительный женский крик, сопровождаемый резким скрежетом ногтей, оцарапавших деревянную сцену. Архангел медленно повернул свою голову в сторону собеседницы, пытаясь разглядеть в полумраке её силуэт. Надо же, столь могущественное создание боится обыкновенной темноты. Он сдержал чуть проступившую улыбку и вновь уставился в пустой зал. Она ещё не готова, но оставалось совсем чуть-чуть. Час или минута - он не знал, - но инстинкты подсказывали ему, что вскоре он получит то, ради чего пришёл. Высшая награда всегда доставалась терпеливым, а ждать он умел.
- А кто просил вас бороться? - небрежно бросил он в пустоту, словно это она умоляла его о пощаде, а не отчаявшаяся праматерь, - Усилием воли вы сделали из себя сначала жену, затем мученицу, а затем и монарха. Но ради чего? Ради пустоты и руин? Ради того, чтобы сказать ангелам "посмотрите, я жива"? Что ж, вы многого добились, - он презрительно фыркнул, и услужливое эхо не преминуло тут же донести его жест до самых отдалённых уголков зала, - Мне не нужно растаптывать вас, вы всё сделали за меня. Тогда, вручив мне кольцо, вы доверились мне, и я воспользовался шансом. Вы впустили в свою жизнь того, чей род вам глубоко противен. Вы понадеялись, что я чем-то отличаюсь от своих братьев, но сейчас вы видите, что это не так. Я, как вы верно подметили, архангел. И я здесь вовсе не для того, чтобы помогать вам, - теперь он смотрел прямо на женщину, стоявшую где-то у края сцены. Ах, он видел, сколько было в ней этого безудержного желания жить. Жить, и ничего больше, лишь бы видеть всё то же солнце и засыпать под те же песни; жить этой безумной жизнью яркого метеора на полуночном небе, да вот только метеор всегда гас, оставляя за собою лишь едва заметную линию хвоста у предрассветного горизонта, а она хотела вечности звёзд. И это желание отчасти восхищало его, ведь он-то всегда относился к бессмертию как к долгу, однако время восхищения ещё не пришло, и он с упорством вернулся к прерванному монологу, - Потому что, как я говорил, пути назад уже нет. Вы потеряли всё, но так и не сумели смириться с мыслью, что ваша партия подошла к концу. Шах и мат, бежать уже некуда. Впереди вас ожидает та же тьма, что пару минут назад царила в этом помещении. Смиритесь со своей участью. Приготовьтесь пожертвовать своей жизнью. Вы всегда шли вперёд, вас вела жажда мести, вами управлял ваш гнев. Но этого не достаточно. В этот последний миг приготовьтесь быть храброй. И позвольте судьбе вынести вам вердикт, - Азраил умолк. Где-то там, под куполом театр, тишина торжественно напевала свою таинственную мелодию. Что же дальше? Каков итог? Тьма лукаво улыбалась ему из-за потрёпанных кресел. Тьма знала, что на кону теперь стоит всё.

Отредактировано Azrael (02.12.14 10:06:19)

+3

10

You shoot me down but I won't fall
I am titanium.
«Titanium» by David Guetta (feat. Sia)

Какой прок в том, чтобы слепому от рождения рассказывать о радуге? Какой смысл петь тому, кто глух? Разве поймёт тот, в чьём сердце нет любви, радость и горе ближнего? Слова застревают в горле. Нет, бессмысленно доказывать Азраилу, что месть, которую она вершит, священна. Он не поймёт, а от осознания собственного унижения будет неимоверно горько. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». Наама решила следовать этому библейскому совету, лишь высокомерно подёрнув плечом в ответ на обидные слова.
- Хватит! – наконец-то у женщины прорезается голос. – Довольно. Я не стану больше вас слушать, мне глубоко противно каждое ваше слово, так и знайте, - выдохнув, она поворачивается к собеседнику. Всегда смотришь на того, с кем говоришь. Чтобы он не мог отвести глаз от тебя, а ты видела любую перемену в лице его. – Я достаточно хорошо разбираюсь в… во всех, - снова этот высокомерный тон, надменный взгляд холодных яростно блестящих глаз. – Вы хотите, чтобы я поверила в то, что совершила ошибку, отдав вам кольцо Всадника? Напрасный труд, я знаю, что права. Вы не такой, как ваши братья, я увидела это в вас ещё при нашей первой встрече в Вермонте. Но раз уж наша беседа не приносит результата, я предпочту покинуть это проклятое место и вас, чтобы не слушать ваши речи, - Наама ослепительно улыбается, ибо ничего другого ей не остаётся. Побеждённой и сломленной она не уйдёт. – Свою судьбу я создаю сама. Если я вдруг засобираюсь умереть, извещу вас, чтобы вы могли подержать меня за руку в этот скорбный час. Вы ведь этого хотите, м? – губы смыкаются и растягиваются в надменно-пошловатой ухмылке.
Праматерь, еле сдерживая нахлынувшее бешенство, скрывается за кулисами, где даёт волю своей ярости. Кулаки исступленно бьют стену, будто её необходимо пробить, чтобы выбраться наружу, прочь из этого душного затхлого места, наполненного полумраком и тошнотворной слабостью. Женщина молча колотит стену, не обращая внимания на боль в разбитых костяшках и содранных ладонях. Нужно здесь и сейчас выбросить всю эту засевшую в печёнках ненависть к Азраилу, чтобы, выйдя на улицу, забыть об этой встрече и своём провале и сосредоточиться на спасении собственной жизни. Теперь это дело принципа. Устав биться, она садится на колченогий стул и тяжело дышит. Сил всё меньше, раны не затянутся ещё очень долго. Руки покраснели от напряжения и крови, пальцы едва сгибаются. Но эта боль приносит облегчение. Разум, застланный пеленой гнева, проясняется, она уже жалеет, что ушла. Наверняка он слышит её, он рассчитывает на то, что волна обиды и негодования сойдёт, и Наама вернётся. Ему что-то нужно от неё, раз он так упорно давит на безвыходность ситуации и, казалось бы, теряет время, которое мог бы потратить с умом. Нет, он хочет быть рядом с ней, но теперь эта мысль Прекраснейшей совершенно не льстит.
- Хорошо, ладно, - женщина возвращается на сцену, садится на упавший набок трон, снимает с себя тунику и начинает с остервенением оттирать кровь с разбитых рук. Она не смотрит на архангела, но продолжает говорить. – Как я уже говорила, вы блефуете. Вы не стали бы тратить своё время на загордившуюся женщину, - она передразнивает Азраила, но на лице нет и тени улыбки, - просто так, ради личного удовольствия. Вы хитры и проницательны, но злорадство вам не присуще, это чувство слишком…низкое для вас, не так ли? На такое способна я, а вы, - Наама поднимает голову и смотрит в глаза мужчины. Чуть дрожащий палец устремляется в его сторону, - вы чего-то мне не договариваете. Ваша речь должна была выжать из меня что-то, но, увы, не вышло. Вы ведь мудрейший из живущих, наверняка вам известен какой-нибудь хитрый способ остановить этот хаос. Так скажите мне, чего вы хотите? Почему не уходите? – отбросив запачканную кровью тунику, женщина закидывает ногу на ногу и, подперев кулаком щёку, устало глядит на архангела.

+2

11

"You had a whole curse worth of vengeance
and what did it get you? A gaping hole in your heart" (с)
Mr.Gold, OUAT

Ни слова не ответил архангел на пламенные речи праматери. Да и что он мог сказать? Что она права? Что он действительно чем-то да отличался от своих братьев? Что кольцо и в самом деле было в надёжных руках до тех пор, пока не стало слишком поздно? О, всё это она прекрасно знала и без него. Вон как яро говорила она о своей правоте, как не хотела верить в собственные провал и обречённость, как обвиняла его в презренном лукавстве, как горделиво вздёргивала плечи и не отводила от него взгляда своих красивых глаз. Гордыня с сотворения мира считалась одним из смертных грехов, но были люди, создания, которым она была к лицу. И праматерь - одна из них. Не будь она столь надменной, не обращайся она с ним так, будто он был ей что-то должен, Азраил наверняка почувствовал бы лёгкое разочарование. В конце-концов, именно эта гордыня рано или поздно принесёт свои плоды, а посему мужчина послушно выслушал собеседницу до конца и услужливо улыбнулся, когда та соизволила сообщить о своём уходе.
Ибо так и должно было быть.
Где-то за кулисами раздались хаотичные женские шаги, в долю секунды сменившиеся глухими звуками ударов о какую-то поверхность. Они то прекращались, то задавались с новой силой, будто пытались не то пробить путь наружу, не то принести своей хозяйке хоть какую-то долю успокоения. Азраил живо представлял, насколько потерянной чувствует себя праматерь, как ей хочется убежать или убить - неважно, - лишь бы дать волю подступившим эмоциями, лишь бы найти хоть какой-то выход. Но выхода не было, зато немые стены так кстати подступали со всех сторон, позволяя женщине воспользоваться своими каменными телами. Удивительно, сколько разнообразных способов прийти в себя существовало в этом мире. Одни наслаждались тишиной, иные разбивали руки в кровь, но каждый в итоге получал тот заветный глоток свежего воздуха, необходимый, чтобы продолжить свой путь.
- Вы правы, - наконец-то произнёс он, как только праматерь вернулась, - Я действительно что-то знаю, - архангел вышел из полутени и подошёл к нелепому трону, на котором восседала женщина, - Но это ничуть не отменяет сказанного мною прежде, - лёгкая виноватая улыбка чуть коснулась уголка его губ, - Остановить начавшееся уже невозможно, но его можно предотвратить, - немного подумав, он подтащил один из многочисленных стульев, разбросанных по сцене, и устроился напротив собеседницы, - Предотвратить - в прямом смысле этого слова. Но прежде, чем я поделюсь с вами своим планом, держите-ка, - он выудил из нагрудного кармана платок-паше и протянул его праматери, - Это - самое меньшее, что я могу сейчас для вас сделать, - карие глаза внимательно следили за каждым её движением, каждым жестом, - Так вот, существует древнее заклинание, способное вернуть нас в прошлое. Будь я сильнее, разумеется, перенёсся бы туда лично, но сейчас у меня нет иного выбора, кроме как прибегнуть к помощи колдовства. Но. У всего есть цена. И заплатить её придётся именно вам, - тон его был спокоен и размерен, словно он говорил не о чрезвычайно важной вещи, а сообщал прогноз погоды на ближайшую неделю, - Вы всё равно потеряете всё, что у вас когда-либо было. Ибо нет иного способа изменить происходящее, если не остановить вас. А теперь подумайте, есть ли разница между тем, что станет и между тем, что вы имеете сейчас? Многие годы мечтая о возмездии и наконец-то совершив его, готовы ли вы отказаться от триумфа? Готовы ли прожить простую, ничем не примечательную жизнь? Жизнь, которую вы так любите. Возможно, о вас будут помнить, возможно, вы даже будете кому-то дороги, но у вас не будет ни силы, ни власти. Там, в прошлом, у великой не останется ничего, и позабочусь об этом я. Однако мы говорим не обо мне, а о вас. Сумеете ли вы побороть себя и решиться на этот шаг?

+2

12

Sie will es und so ist es fein.
So war es und so wird es immer sein.
Sie will es und so ist es Brauch,
Was sie will bekommt sie auch.
«Rosenrot» by Rammstein

- Это - самое меньшее, что я могу сейчас для вас сделать.
Он протянул праматери платок. Та недоверчиво смотрит на его руку, затем ему в глаза. На лице проскакивает недоверие и сомнение – она прищуривается и чуть отстраняется от архангела. Её тело уже по привычке воспринимает любой жест в свою сторону как непосредственную угрозу. Но уже через несколько секунд Наама взяла платок и сжала в руке. Чуть растерянный взгляд уходит куда-то в сторону, но потом женщина снова высокомерно изгибает брови и смотрит в лицо сидящего напротив мужчины. Она выслушивает его не перебивая, только поглядывает исподлобья. Она даже не шевелится, сохраняя всю в ту же расслабленную позу, глубоко внутри оставаясь напряжённой. Стойкое ощущение неприязни, вызванное чувством, что ей диктуют условия, просачивается на её лицо, делая его отрешённым и брезгливо сгибая губы. Но собеседнику глубоко плевать на это, и праматерь продолжает дипломатично держать себя в руках.
Когда Азраил умолк, Наама только ухмыльнулась. Изнутри её переполнял клокочущий гнев, готовый выплеснуться наружу в любой момент. Праматерь только коротко кивнула и взглянула на подмаргивающие светильники, света которых итак едва хватало, чтобы собеседники видели друг друга и всё вокруг. Нет, снова погрузиться во тьму она театру не позволит. Сделав усилие над собой, женщина закрыла глаза. Она не станет кричать, зачем снова попадать в этот силок безысходности? Она просто убьёт его. Каким бы он архангелом ни был, с вырванным сердцем он вряд ли сможет жить. Демоница пробьёт его грудь насквозь, сожмёт в руке ещё бьющееся сердце и улыбнётся. Да, она улыбнётся, как победитель, наступающий на врага своего и детей врага своего, соберёт в ладони тёплую кровь и сделает один глоток, а потом вытрет руки об этот добротно сшитый пиджак и пойдёт домой. Назойливый треск лампочек прекратился, праматерь открыла глаза.
- Значит, у вас уже был план? – она говорит чуть тише и чуть ласковей, чем надо было бы. – Что ж, заклинание, перемещающее во времени, – это хорошо. Я надеялась на что-то подобное, вы же так мудры и прозорливы, - женщина наклоняется и бросает платок в лицо хозяину, а в следующий миг бьёт в лицо со всей силы. Удар приносит ей долгожданное облегчение и неожиданный азарт. Наама кидается на Азраила, они падают на пол. Не дав архангелу прийти в себя, праматерь усаживается сверху. - Я вам не трепетный ангелок без мозгов! – яростно рявкает она. – Идиотку из меня делать вздумали! – ободранные окровавленные пальцы впиваются в шею мужчины. Гнев беспощадно исказил лицо праматери, она раскраснелась и тяжело дышала. – Кажется, пора вам кое-что объяснить, дабы вы поняли, с кем имеете дело. Мои таланты простираются немного дальше, чем вы представляете. Я способна на гораздо большие вещи, чем просто петь в уши похотливым скотам, которым наплевать, кого убивать и грабить. Для меня нет предела возможностей. Так что если хотите плодотворного сотрудничества, зарубите себе на носу – я превосхожу любого, кого вы знали! Во всём. Меня не пугает ничего из того, что вы мне сулите. Я вижу цель – и я к ней иду, и не смейте приписывать мне это идиотское ангельское малодушие или демоническую алчность! – последние слова она уже кричит ему в лицо, не в силах сдержаться. Намотав на руку галстук, женщина наклоняется к Азраилу и продолжает уже куда спокойнее, но всё так же грозно. – Вы ошиблись, сказав, что я что-то потеряю. Слава, власть, богатство – это моё оружие против мира, они для меня ничего не значат. Я лишилась всего, что мне было дорого, мне терять нечего, понятно? Так что извольте поведать мне, любезный Азраил, что это за заклинание, пока я не ударила вас ещё раз.

+2

13

"She put this heat inside me I'm ashamed to tell
Without my God inside I'm just a burning shell"
Claude Frollo, Notre Dame de Paris (Belle)

Не успел архангел дослушать её сладкозвучную речь, как праматерь, швырнув обратно предложенный платок, одним верным ударом сбила его с ног, и он явно ощутил, как падает спиною на грязный деревянный пол. На какой-то миг перед глазами всё потемнело, нос весселя, пренеприятно хрустнувший после встречи с женским кулаком, ощутимо болел, а на губах отчётливо проступил солоновато-железный привкус крови. Взъерошенные волосы упали на лоб, а во взгляде его читалось неприкрытое удивление, словно он действительно не ожидал подобной реакции на свои слова.
Так вот он каков, этот праведный гнев. Азраил послушно позволил женщине протащить себя по сцене, позволил усесться на себя сверху в крайне недвусмысленной позе и позволил тонким пальчикам обвить свою шею. Ибо сейчас или никогда. Либо она попросту выговорится и даст свой ярости выход, либо в процессе проявит столь нужную ему храбрость - истинное чувство, свойственное только тому, кто безвозмездно готов потерять всё. В первом случае их постановка завершится, так и не успев начаться, во втором - получит долгожданное продолжение. И он искренне надеялся на первый вариант, ибо жило в его сущности это горькое желание жить и исправить свои ошибки. Только так и никак иначе сумеет он вернуться в прошлое и остановить себя прежде, чем одно необдуманное решение напрочь перепишет ход истории.
- Да неужели? - ядовито процедил он, нарочито-беспомощно наблюдая за тем, как его галстук наматывают на руку, лишая возможности пошевелиться, - Сейчас у вас попросту нет выбора, и вы ищете союзника в том, кто ещё остался, - на деле, подобные разговоры не входили в его планы, однако для эффективного результата требовалось каким-либо образом отвлечь внимание праматери на себя, - Вы готовы вытрясти из меня правду, лишь бы выбраться самой. Лишь бы вытащить себя из этого ничтожного подобия жизни, - его рука незаметно скользнула под жилет и выудила сверкающий ангельский клинок, - Так получите же! - взмах, и кончик оружия молниеносно рассёк нежную кожу ключиц нависшей над ним женщины. Она рассеянно дёрнулась, и капли тёплой крови упали на его костюм.
Не теряя драгоценных минут, Азраил чуть откатился в сторону и встал на ноги. В руках архангела торжественно блеснуло острое лезвие, и кончик его был пылающие-красного цвета. Истинная храбрость жила не в мечах и кольчугах, она протекала по венам обладавшего ею, и лишь в моменты искренней воли кровь становилась тем самым сокровенным первым элементом, столь необходимым для заветного заклинания. Мужчина огляделся. Чуть поодаль от него лежал небольшой бутафорский кубок и он, недолго раздумывая, взял его в руки, позволяя каплям аккуратно упасть с кончика в глубину сосуда. Что ж, начало положено.
- Простите. Мы нуждались в вашей подлинной храбрости, и я не сумел придумать иного способа добыть её, - он отложил артефакт в сторону, вновь спрятал клинок в складках костюма и подошёл к стоявшей в стороне праматери, - Вы позволите? - Азраил протянул ладонь, коснулся раны на ключице...
...и тут же одёрнул руку назад, только позволив тусклому белому свету залечить порезы. Ибо странное чувство проснулось внутри архангела, стоило ему дотронуться до гладкой женской кожи: прежде он понимал лишь холод, вечное ничто - капли дождя, солнечные лучи, книжные страницы, - для него они все обладали одинаковым набором качеств, коих нельзя было ни понять, ни ощутить; ныне же он чувствовал жизнь, прежде ему не знакомую, а самым пугающим было то, что ему хотелось ещё. Ведь жизнь он хранил все эти тысячелетия, но осознал её сущность только сейчас. Увы и ах, порою оказывалось, что Смерти требовалось оказаться на волосок от гибели для того, чтобы понять, чего он был лишён.

+2

14

Come and share this painting with me.
Unveiling of me, the magician that never failed.
«Slow, Love, Slow» by Nightwish

Острое лезвие рассекло кожу, и Наама, сдавленно вскрикнув, отскочила от своей жертвы. Грудь охватила саднящая боль, дыхание стало неровным, всхлипывающим. Женщина с ужасом смотрела на кровь, которая лилась из пореза, пропитывая чёрную майку. Попытки остановить кровотечение были безуспешны, она только запачкала руки. Пока прамать спешно отползала от вооружённого архангела, закрывая рукой ноющую рану, в её голове вертелся один вопрос: промахнулся или просто припугнул? Злые серо-голубые глаза прожигали мужчину насквозь, горели злобой и ненавистью не только к нему лично, но и ко всему его вымершему племени. Он пытался убить её! Изуродовал! Чего ж теперь мешкает? Почему не добьёт, победа ведь будет на его стороне… Но архангел не торопился с убийством. Наама поднялась на ноги и уставилась на него, осторожно стряхивающего драгоценную кровь с жала клинка в уродливую чашу – грубую работу театральных реквизиторов.
- Простите. Мы нуждались в вашей подлинной храбрости, и я не сумел придумать иного способа добыть её.
Женщина, недоверчиво поджав губы, глянула на кубок. Она пристально следила за Азраилом, стараясь не прозевать новую попытку нападения. Но тот убрал клинок и подошёл к ней. Наама почувствовала прикосновение холодной ладони к ключицам, ошеломлённо вздохнула и удивлённо взглянула на архангела. Смущённая, она всё же не дала себе отпрянуть от него. Прикосновение длилось всего несколько секунд, но их хватило, чтобы женщина почувствовала, как кровь приливает к шее и щекам. Вторя невидимой струне, задетой архангельской дланью, все мышцы женского тела напряглись. Праматерь чувствует, как исчезает боль в груди и пальцах, как перестаёт саднить разбитая губа, и улыбается.
- Благодарю, - тихо произносит Наама, когда Азраил отдёргивает руку. Она подходит к нему вплотную без всякой опаски, хотя всего несколько минут назад он причинил ей серьёзный вред. Глядя мужчине в глаза, она поправляет его выбившийся галстук, стряхивает с пиджака пыль. – И, так уж и быть, прощаю, - прамать оглядывает собеседника с ног до головы, и с губ не сходит лёгкая улыбка. Взгляд немного озорной, даже насмешливый, во внешних уголках глаз залегли морщинки. Наама аккуратно, но смело, убирает волосы с лица архангела, проводит окровавленными пальцами по его щеке. Хоть она тысячу раз успела разглядеть его, но во взгляде проскакивает какое-то удивление. Пожалуй, она никогда бы не прикоснулась к Азраилу, не сложись обстоятельства именно так. Женщина касается своими губами рта мужчины, будто пробуя, проверяя его реакцию. Мгновенного отторжения не последовало, и она уже смело кладёт ему руку на плечо, чуть сжимает пальцы и целует в следующую секунду. Целует властно, немного жадно, не трепеща, но торжествуя, и чуть дольше, чем ожидала сама. Оторвавшись наконец, Наама глубокого вздыхает, будто напившийся из холодного родника уставший путник, и отводит взгляд.
– Значит, заклинание перемещения во времени? – через мгновение она обходит собеседника и идёт к противоположному краю сцены. – Мы сможем вернуться в прошлое и остановить меня. Так, а что за ингредиенты нужны для этого заклинания? Уж слишком абстрактно звучит «храбрость», вы не находите? И почему именно моя храбрость? Вы тоже не трус, как я погляжу, – женщина не поворачивается к нему лицом, чтобы не выдать свою хитрую довольную улыбку.

+3

15

“Either grant me the bliss of the ignorant
or give me the strength to bear the knowledge”
Elif Şafak, Baba ve Piç

Многие тысячелетия жил на этом свете Азраил. Но существование его протекало слишком монотонно, слишком размеренно для того, чтобы архангел мог позволить себе испытать чувство, посетившее его пару мгновений назад. Оно была вечным молчанием, вечным равнодушием, и все эмоции, изредка появлявшиеся на его лице, являлись ни чем иным, как негласным правилом приличия. Улыбайся. Скорби. Ибо всё равно ни радости, ни печали не сумеешь ты понять в полной мере. И не должен, ибо призвание твоё заключается в этой бесконечной и простой, словно выбеленное льняное полотно, жизни, в этом благородном долге и в этой беспристрастной судьбе.
Архангел стоял перед праматерью и, не шевелясь, внимательно следил за каждым её движением: вот она поправляет его галстук, легким движением отряхивает пиджак, а вот её изящные пальцы, по прежнему вымазанные полузасохшей алой кровью, небрежно отбрасывают упавшие на лицо волосы. Он с недоумением заглянул ей в глаза. Азраил понимал, что последует дальше, и столь несвойственная ему человечность, проснувшаяся в глубине ангельского естества на закате бессмертия, велела ему подчиниться. В следующую секунду властные губы требовательно коснулись его рта, как бы выжидая, а затем прильнули к нему в неторопливом терпком поцелуе. Повинуясь незнакомому прежде для себя порыву, он прикрыл глаза, не смея нарушать сумрачную торжественность мгновенья; он ощутил, как женская ладонь требовательно ложится на его плечо, а его рука дрогнула, стремясь погрузиться в каштановый водопад её всклокоченных волос, однако Азраил незаметно одёрнул её. Сейчас не время, да и не место. Они вернутся в прошлое, и каждый пойдёт своею дорогой, оставив сегодняшний день в памяти или напрочь его позабыв.
- Заклинание, как я уже сказал, чрезвычайно древнее, - мужчина продолжал стоять на том же самом месте, лишь обернувшись в пол-оборота, дабы проследить за своею собеседницей, - И всегда существовавшее только в теории. Но у нас нет иного выбора, кроме как прибегнуть к нему, - вот она обернулась к нему спиной и задала сакраментальный вопрос. Почему именно её храбрость? Почему не чья-то другая или даже его собственная? Пожав плечами, архангел ответил следующее: - Важно не наличие храбрости, а её проявление. Я не мог бы проделать с собою то, что проделал с вами, и ингредиент получился бы неполноценным. Вы не знали о моих целях и проявили истинное чувство. В этом и заключается его основная ценность, - он не упускал её из виду, будто боялся, что теперь праматерь, узнав правду, обманет его и исчезнет, - Но нам всё ещё нужно раздобыть оставшиеся три элемента: тайное знание, любящее сердце и невинность. Как видите, найти их будет гораздо сложнее, уверен я был лишь в вашей храбрости. И здесь я прошу вас оказать мне помощь.
А действительно, как собрать воедино оставшиеся кусочки мозаики? Если здесь, в этом пустом театре, только праматерь и архангел, как вырвать из своих сущностей то, что никогда им не принадлежало? Как отыскать знание средь хитроумной лжи, любовь - средь окаменевших душ, а невинность - средь мерцающих золотом россыпей порока? Архангел подумал о раскинувшимся перед ним зрительном зале. Вот они, люди, в чьих душах обитала спасительная правда. Но люди эти ныне ничем не могли им помочь, лишь безмолвно созерцая и веря в то, что их бесславная жертва направит на путь истинный падших властителей мира.

Отредактировано Azrael (07.12.14 14:11:45)

+1

16

Так что к черту жалеть себя, меньше никчемных рефлексий и больше рефлексов.
Когда ставится четкая цель, то пустые скитания становятся квестом.
«Неваляшка» by Oxxxymiron

Тайное знание, любящее сердце и невинность. Ах да, ещё храбрость. Видимо, Создатель действительно всё предвидел и предусмотрел, в своей слепой любви к человечеству дозволив появиться заклинанию, ингредиенты к которому могут найти исключительно люди. Откуда у праматери возьмётся любящее сердце? Выгляните-ка в окно, достопочтеннейший архангел, там вы увидите, какое у Наамы сердце. Из-за этого самого сердца состоялась эта встреча. О невинности и речи быть не может. Не в этом веке, не в этом теле, да и что есть невинность? Тонкая грань, преодолевая которую, девушка становится женщиной, женой, собственностью, шлюхой? Или состояние души, нетронутой пороком? Ни того, ни другого Наама в себе не обнаруживала. Однако, отчаиваться она не стала – слова Азраила пребольно хлестнули её инстинкт выживания, жить хотелось так сильно, как никогда раньше.
- Как видите, найти их будет гораздо сложнее, уверен я был лишь в вашей храбрости. И здесь я прошу вас оказать мне помощь.
- Неужели? – женщина повернулась к собеседнику и издевательски усмехнулась. – У вас закончились уловки? – она снова горделиво подёрнула плечом и посмотрела в зрительный зал. Теперь, когда он был скрыт в темноте, ей стало легче. Невидимый зритель, посмеивающийся над происходящим на сцене исчез, растворился в этой пугающей черноте. Но для уверенности Наама ещё раз оглядела каждый ряд, выискивая силуэт. Нет, это лишь её бурная фантазия отзывается на глупые страхи. – Впрочем, это не имеет значения. Если заклинание – не плод чьей-нибудь больной фантазии и не глупая сказочка, где слюна дракона великой силой метафоры превращена в храбрость, мы достанем эти ингредиенты.
Тайное знание. Любящее сердце. Невинность. Женщина повторила про себя эти слова и посмотрела на мужчину, чуть склонив голову набок. Кто как не малах ха-мавет, могущественный и всезнающий, владеет неким секретом, неизвестным никому больше? Или всё же он так же пребывает в неведении, как и все остальные? Эта мысль позабавила Нааму, она усмехнулась, повернулась на каблуках и зашагала по сцене.
- Правда вот, если в нашем распоряжении только мы, всё действительно безнадёжно, - она ногой отшвыривала реквизит, пока не заметила на полу что-то блестящее. Зажигалка. – Потому что тайных знаний не существует. Тайное оно на то и тайное, чтобы оставаться нераскрытым, а знание уже подразумевает тот факт, что о нём кто-то знает. Те небесные секреты, что ангелы-стражи нашептали своим жёнам, теперь называются словом «наука», - по полу заскрежетали ножки бутафорского трона, на котором должны были восседать лжекороли. Прамать довольно устроилась на нём, выудила из заднего кармана своих теперь уже испачканных пылью и грязью джинсов пачку сигарет. – И какой во всех этих знаниях прок, если мир спасти может заклинание, ингредиенты которого больше похожи на перечисление главных качеств скаута, - Наама ворчала и щёлкала зажигалкой. Искра высекалась, но язычок пламени никак не хотел появляться. Женщина раздражённо раз за разом крутила колёсико, пока пламя, наконец-то, не вспыхнуло. Прикурив парой глубоких затяжек, она выдохнула в потолок белый дым, который быстро рассеялся вокруг неё. – Какой в них прок, если я разрушила мир практически голыми руками? - усмешка коснулась её губ. – Да и если копнуть поглубже, что вы можете знать такого, что неизвестно мне? Когда кто умрёт? Отнюдь, вы можете разве что предположить… - последние слова она говорила, глядя в зрительный зал. Ум Наамы, заточенный под переговоры, интриги и коварные хитросплетения отношений был чист, как лист бумаги. Тайное знание… Пожалуй, если эта задачка для них представляет сложность, что будет дальше?

+2

17

“Real names tell you the story of the things they belong to”
J.R.R. Tolkien, The Lord of the Rings

- Не в уловках дело, - Азраил попытался вежливо проигнорировать нотки тщеславия, проскользнувшие в голове праматери, - Знай я, как обнаружить этот элемент, уж поверьте, нашёл бы его любыми средствами, - процедил архангел, стараясь разглядеть в полумраке силуэт своей собеседницы.
А впрочем, к чему оно ему? И без того понятно, что на этом красивом по меркам смертного человека лице сияет, искажая прекрасные черты, самозабвенное ликование. Глупая женщина. Монарх, утопивший свою корону в чужой крови. Мать, потерявшая собственных детей. Она хотела, нет, требовала его помощи, а единственным желанием, пробудившимся в глубинах его сущности после столь высокопарных речей, было желание бросить её наедине со своей совестью. Пусть сожалеет, пусть раскаивается, ибо для подобных ей страх остаться в одиночестве сродни смерти. Прошлое уничтожит её, вгрызётся острыми зубами в нежную шею и будет медленно терзать, пока последние капли сознания не прольются на землю рубиново-красной струйкой крови.
Азраил прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Нет. Ещё не время. Нужно быть терпеливым, и тогда, вернувшись назад, каждый получит по заслугам.
- Да, вы правы, - в тоне удивительная бесцветность, в глазах - полное равнодушие, - Всё, что знаю я, знаете - по воле моих братьев, - вы, - мужчина сделал пару шагов по сцене, дабы хорошенько подумать, но, наткнувшись на клубы сигаретного дыма, остановился. Он пал, но не настолько, - И ваши размышления слишком приземлены. Дело не в дешёвых кулуарных сплетнях, и даже не в личных тайнах, а в том, что может представлять собою ценность. В вашей биографии множество белых пятен, но хочу ли я их знать? Станут ли они вторым ингредиентом? Нет, если это не то, что можно счесть за вполне реальную жертву, а не за грязную подробность, - архангел посмотрел в пол, желая скрыть своё искренне разочарование. И тут взгляд его зацепился за потрёпанный лист, валявшийся где-то у правой ножки трона. Азраил наклонился и взял его в руки. Он задумчиво пробежался глазами по строчкам пьесы. "Ещё ужасней злобствовать на Бога: он дал нам жизнь и вправе взять её". Бог. Отец. Архангел медленно перевёл взгляд на праматерь, а затем вновь уставился в текст. Если у него и были тайны, сокрытые от всех, тайны, раскрытие которых явилось бы ужасным преступлением, - и не моральным, а самым что ни на есть настоящим, - то эти тайны заключались между ним и Творцом. И такие тайны действительно существовали.
Что в первую очередь теряет человек, оказавшись на чужбине? Не родину, не семью и даже не положение. В первую очередь он теряет своё имя. Пару точек или же целые буквы - неважно, -  всё равно оно не будет таким, как прежде. А с именем он потеряет и себя, ибо в нём сокрыта великая сила, способная изменить ход истории. Если народ в унисон назовёт своего короля вором и мошенником, рано или поздно даже самый честный правитель таковым и окажется. Он примет своё новое призвание, своеобразное клеймо, стоит ему лишь позабыть о том, что он был королём. Но в тот час, когда он осознает это, будет уже поздно что-то изменить.
Азраил не всегда был Азраилом. Иудеи называли его "малах ха-мавет", арабы - "малаик аль-маут", тюрки - "Азраил", и в каждой из этих культур он выполнял схожие, но в то же время разные функции. Имя меняло его личность, но то имя было не настоящим. Архангел подстроился под него, получив свой чин, он стал тем, кем его хотели видеть. А что же стало с тем херувимом, что когда-то раздобыл землю для создания Адама? И была ли эта тайна равноценна жертве? В любом случае, теперь у него просто не было иного выбора.
- Скажите, Аль-Наамат, - впервые за вечер назвал он её подобным образом, - Известно ли вам моё истинное имя?

Отредактировано Azrael (11.12.14 22:38:54)

+2

18

Come into my world,
See trough my eyes.
Try to understand,
Don't want to lose what we have.
«See Who I Am» by Within Temptation

О, со всей страстью, на которую ещё была способна остывающая душа, Наама ненавидит   равнодушие к себе. Любовь и восхищение она привыкла принимать как должное, ненависть – как забаву. Забота ею высокомерно отвергается, а зависть впитывается каждой клеточкой своего тела, как соки земли всасываются прекрасным цветком, который растёт всё выше и наливается ядом. А равнодушие убивало праматерь, вселяло первобытный иррациональный страх. Перед равнодушным она была бессильна, её чары теряли свою мистическую власть над умом и сердцем. Безразличие Азраила было сущей отравой, проникающем через уши и глаза, сковывающей её сознание и тело изнутри. И она не знала, как преодолеть эту свою беспомощность перед ним. Одна только мысль о том, что твердокаменную стену бесстрастности не пробьёт ни её красота, ни хитрость, взвинчивала злобу до степени животного бешенства. Беспомощным хищником, зажатым в угол, смотрящим прямо в дуло ружья, - вот кем сейчас чувствовала себя женщина. Кто из них тут обладатель каменного сердца, в конце-то концов? Наама владела своей красотой, как Леонардо кистью, и с несвойственным её натуре хладнокровием рисовала на полотне то, что ей было нужно. Мужчин обезоруживала нежность праматери, сладкой терпкой волной накрывающая сознание. Она знала, как прекрасна в гневе; что её страсть не остаётся без ответа, а слёзы растапливают любое сердце. Но всё это рассыпалось пеплом перед архангелом смерти, пачкая руки и нутро. Наама теперь почему-то чувствовала себя грязной.
- Я не знаю ничего такого, чтобы могло сойти за тайное знание, - холодно ответила женщина, чувствуя, как омерзение подбирается к горлу. – Могу тут три мешка правды рассказать, но это, как вы выразились, грязные подробности и кулуарные сплетни. Увы и ах, - она развела руками, признавая своё поражение. Всё, чем ты жила, что ты использовала, как оружие, что ты знала теперь тебе не пригодится. Ничего-то у тебя не получается толком, да? Одно лишь отвращение к себе самой – неспособной возвыситься над скверной, порочной, невыносимо глупой, - леденит внутренности. Нет-нет, сиди на своём троне, терпи, такова теперь твоя участь. Если хочешь сохранить на плечах голову, придётся снять с неё корону. Или любовь к власти в тебе сильнее, чем любовь к жизни? Раздумывает праматерь всего секунду и остаётся неподвижной. Наплевать, что с ней случится, когда заклинание перенесёт их в прошлое, лишь бы жизнь сохранили. Сказав себе это, Наама вся сжалась, будто от болезненного спазма – понимание того, что она ради жизни готова на любое унижение, было неприятно физически. Но как ей не было сейчас противно, смерть выглядела куда хуже позора.
- Скажите, Аль-Наамат, известно ли вам моё истинное имя?
Женщина передёрнулась. Аль-Наамат звучало как прозвище, как удар по жестяной банке – такой же пустой и гулкий звук. Архангел прекрасно знал, что настоящее имени праматери – Ноема. Так её назвала мать, впервые взяв на руки. Немного неблагозвучное имя, проскальзывающее, как визг шины по мокрому асфальту. Праматери пришлось изменить его на более мягкое и липнущее к языку – Наама. Словно стон удовольствия, срывающийся с губ любовника. Его-то он не разу и не назвал. Наама же опасалась произносить его имя – по старой привычке, чтобы не накликать беду. Хотя куда уж хуже-то?.. Но к чему это он? Женщина помахала рукой, разгоняя сигаретный дым, и удивлённо уставилась на мужчину.
- Ваше имя? Нет, если бы знала…- на сцене воцарилось молчание. Да, ты бы нашла средство, привязала бы его к себе, а потом убила, предварительно заставив корчиться в страшных мучениях. Настоящее имя даёт над ангелом или демоном неограниченную власть, а ты не особо совестливая. Но стоит об этом промолчать, иначе клинок всё-таки вонзится в твой живот. – У вас много имён, какое же из них истинное?

+2

19

“All your questions can be answered, if that is what you want.
But once you learn your answers, you can never unlearn them.”
Neil Gaiman, American Gods

Кровь не говорит. Говорят стены, - тихие, безмолвные, их выдают выцветшие обои, потрескавшаяся штукатурка, едва уловимый крысиный писк в пропахших сыростью щелях да зеленоватая плесень, ловко выстроившая своё королевство в местах всеобщего запустения; говорят могильные камни, - говорят полустёршимися голосами заунывных эпитафий, говорят шелестом кладбищенской травы и сухостью погребальных венков; говорят зеркала, беспристрастно выдавая правду, выискивая сокровенное под вековыми камнями чьих-то злодеяний. Но кровь не говорит. Человек может до самой смерти хранить никому не известную тайну, и тайна эта будет настолько близка его сердцу, что в конце-концов превратится в великую силу, огромный потенциал, именуемый вторым элементом.
Элемент этот принадлежал Азраилу. Из многих имён и ликов лишь одно было истинным, и праматерь о нём не знала. Да и знал ли вообще кто-то, помимо него и Отца? Многие пали из первоначального ангельского войска, многие погибли, а те, кто дожил до нынешних времён, уже всё равно бы ничего не вспомнили. Вот и оставался он наедине со своим секретом. Имя - воистину сакральное знание, готов ли он поделиться им с женщиной? Готов ли отдать ей то, что поможет призвать его или чего хуже - заставлять исполнять чью-то волю? Архангел поморщился, взглянув на горделивый силуэт, восседавший на бутафорском троне. Сигаретный дым уже почти рассеялся, оставляя за собою неприятный запах выкуренного табака, а он по-прежнему не решался подойти к ней ближе, словно боялся, что шатенка вновь набросится на него с упрёками.
- Есть одно...имя, - неуверенно начал Азраил, тщательное взвешивая каждое своё слово, - Им я был наречён на заре цивилизации, в те времена, когда ещё не было ни Адама, ни Евы, - он взглянул в сторону кубка с кровью, стоявшего у самого края сцены, чуть поодаль от них, - И имя то... - тайное знание вырвалось из его уст енохианской речью и унеслось в сторону притихшего зала.
В следующую же секунду перед ними, на миг освещая даже самые отдалённые уголки театра, вспыхнуло пламя. Во тьме оно горело ярче, с безумным хохотом сдёргивая покрывало полумрака с истёршихся кресел и невидящих лиц, оно обнажало плечи балконных лож, ласково касалось софитов, будто желало всенепременно занять их место. Оно поднималось из кубка и уносилось ввысь, словно голодное дитя Преисподней, оно жадно тянуло свои алеющие язычки к невольным свидетелям сего торжества, и Азраил, повинуясь неведомым доселе инстинктам, смело встал перед праматерью, намереваясь уберечь её от опасности. Пусть всю предыдущую часть вечера он и не отличался особым благородством, но именно сейчас настало время вспомнить о своём долге – защитить тех, кто нуждался в его помощи.
К счастью, светопреставление продлилось недолго. Пламя постепенно присмирело, угасло, сперва оставив за собою лишь лёгкие голубовато-жёлтые отсветы, а затем и вовсе исчезнув в бездонных глубинах сосуда. Архангел виновато посмотрел на праматерь и, убедившись в том, что та в порядке, подошёл к кубку и заглянул в него. Теперь там, искрясь и переплетаясь в неведомом танце, находилось два элемента: багровая храбрость и светящееся белоснежное знание. Половина пути оставалась позади, но то было наиболее простой его половиной. Любящее сердце? Невинность? Подобные ингредиенты казались Азраилу чьей-то глупой шуткой. Но, быть может, ещё не всё потеряно? Если уж и искать в себе человеческие чувства, но не проще ли обратиться к тому, кто хотя бы был человеком?
- Итак, - негромко произнёс мужчина, обернувшись к своей собеседнице, - Что вы можете рассказать мне о любви?

+2

20

Я прошу прощения у Мудрейшего и Всемогущего за пост от первого лица, но раз уж флэш экспериментальный, я не могла не попробовать.
Для владыки любовь – это западня:
Чтобы власть отнять, чтоб сломить меня!
- Нет важней любви...
- Но все ж дороже власть!
мюзикл "Последнее испытание": «О любви».

В начале было Слово. У каждого в начале есть это Слово. Его имя.
Я слышу имя архангела смерти, запоминаю это сочетание звуков, и меня охватывает такой трепет, что все остальные чувства уходят на второй план. Всё моё существо тянется к этому величию, стремясь в эту секунду слиться с ним в унисон и раствориться в нём без остатка. Кажется, что даже обнажённая кожа старается впитать в себя эту мощь. Вместе с восторгом внутри разрастается горечь: меня такое благословение не коснулось и вряд ли коснётся когда-нибудь. Мы и раньше-то не были особо похожи, но теперь я поняла, насколько широка и глубока пропасть между мной и малах ха-маветом. Этот момент предельно сокровенен, печать сего таинства я вижу на лице Азраила и молчу, чтобы не нарушить торжество второй жертвы. Сама себе же я даю слово, что никогда и не при каких обстоятельствам с моих уст не слетит сказанное имя.
И тут в кубке вспыхнуло пламя. Огненная волна вырвалась из недр чаши. Я инстинктивно сделала шаг вперёд к этому свету, но наткнулась на архангела. Укрыл или просто преградил путь? Я отбросила эту мелочную мысль и уставилась на огонь. По телу пробежали мурашки, подгоняемые тёплой волной – я чувствовала жар пламени, хоть и стояла далеко. Оно разгоняло тьму, которая тяжестью лежала на моих плечах. Оно будто лизнуло меня изнутри, забрав с собой гнев, и потухло. Язычки пламени ещё плясали в моих глазах, когда Азраил повернулся ко мне и задал вопрос:
- Что вы можете рассказать мне о любви?
- О любви? – хотелось усмехнуться, но рот мой почему-то выдаёт вымученную улыбку благодарной вдовы на поминках. Дабы мои слова снова не приняли за высокомерную брехню и сплетни, стараюсь говорить открыто, глядя ему в глаза, хоть это и трудновато теперь – я сомневаюсь в каждом слове своём. – Любовь – это… слабость, - от моего циничного обыденного тона коробит меня саму, но я продолжаю. – Она, как ржавчина, разъедает самый крепкий доспех, дурманит самый острый ум, как наркотик. Нет сердца, ей неподвластного, - умолкаю на несколько секунд, чтобы обдумать свои следующие слова, - если только не открыть главный секрет. Нужно, чтобы любили тебя, а твоё сердце должно остаться неприкосновенным. Пустым. Ведь есть более полезные вещи, которыми его можно наполнить.
Например, гневом. Разрушительная мощь его столь же велика сколь велика сила любви, но на деле проку от гнева куда больше. При мысли об этом теперь мне отчего-то становится зябко. Я провожу ладонями по плечам, и холодная кожа отвечает на прикосновение мириадами мурашек. Нет, этого ингредиента во мне нет, как и тайного знания. Любовь… В мире нет ничего подлее любви мужчины и женщины. Это эгоизм, похоть и отчаянный страх одиночества, но не больше. Настоящая любовь требует уничтожения себя ради другого, а кто из смертных на это готов? Любовь – это верность, абсолютная верность до самого последнего вздоха. Способны ли они на такое? Нет. Но они готовы назвать любовью привязанность, дружбу, выгоду – что угодно, только не то чувство, мощь которого их страшит. Люди становятся жестокими собственниками своей страсти, стражами сокровища, которое на самом деле ничего не стоит. Этим я и пользовалась, чтобы добраться до самых потаённых уголков их запачканных душ. Я пила из бездонной чаши человеческих пороков, я поила из неё других, но ничего похожего на любовь я там не нашла. Желание, ревность, самолюбование и слепая вера – только можно ли всё это назвать любовью?
– Мне не довелось познать любви, о которой вы хотите услышать. Это чувство... оно губит амбиции, делает правителя слабым. Любовь прекрасна, она несомненно важна, - мой голос приобретает твёрдость, и слова летят под потолок театра, - но власть дороже всего. В мире есть куда более благородные чувства: любовь матери к своему ребёнку, любовь ребёнка к своим родителям, любовь к родной земле или к Богу, - поднимаю голову и смотрю на Азраила, пытаясь угадать его мысли. Впрочем, это занятие бесполезное.

+4

21

"- Нет, кто любит, тот не рассуждает, — знаете ли, как любят!
Если вы любите чисто и любите в женщине чистоту её и вдруг убедитесь,
что она потерянная женщина, что она развратна —
вы полюбите в ней ее разврат, эту гадость, вам омерзительную,
будете любить в ней... вот какая бывает любовь!"
из книги воспоминаний С. Соловьёва о Достоевском

- Но люди зачастую говорят иначе, - архангел внимательно выслушал женщину, словно надеялся, что она таки скажет что-то полезное, но в итоге он не получил ничего, кроме очередной дозы разочарования, - Они говорят о ней не как о слабости, а как о великой силе. О чём-то святом, возвышенном и невероятно могущественном. Ведь это любовь, а не конфеты. Но вы, разумеется, тоже имеете право на своё мнение, - прибавил он, увидев лёгкое недоверие в лице собеседницы.
Она хочет власти. Всегда хотела, иначе они бы не стояли сейчас посреди полуразрушенного театра, погружённые в сумбурные мысли о судьбах мира. Она была готова лишиться всего ради трона; эти голубые глаза пусты - они излучают лишь жажду и алчность, эти плечи желают взвалить на себя непосильную ношу, и не прогнутся под напором лет, а это сердце черно, и чернота его гораздо страшнее, чем тьма, царившая в недрах зрительного зала. Азраил стремительно пробежался глазами по гордому женскому стану, взгляд его зацепился за изящные руки праматери: бархатные, ухоженные, теперь они были покрыты отколупывающимися чешуйками высохшей крови, и жест этот был красноречивей всех сказанных ею слов. Променяй человечность на силу. Смейся. Ликуй. Будь несчастлив. Но считай себя правым, несмотря ни на что.
Неужели и третий ингредиент принадлежал ему? Архангел задумался. Что же такое любовь? Спустя сотни призрачных столетий, спустя мириады прожитых судеб и библиотеки прочитанных книг, он мог сказать так: истинная любовь - это благо. Любовь не привьёшь и не навяжешь; она рождается в недрах смертной души, пускает корни в глубинах даже самого чёрствого сердца, она облагораживает его и, коли можно было бы сравнить сие чувство с чем-либо, то оно уподобилось бы нежнейшим сливкам, снятым с расплавленного золота. Но любое благо всегда требует платы. Цена любви заключалась, по мнению архангела, в её жертвенности. Уж если и возлюбил ты кого больше себя, а тем более если чувство то ответно, то будь готов всецело разделить жизнь свою с выбранным тобою человеком, и не отступайся от своего выбора, ибо отступившись, ты лишишься всего.
- Для этого заклинания нужна любовь иного толка, - наконец-то произнёс Азраил, хорошенько всё обдумав, - Любовь, не исходящая из понятий и морали, не обусловленная рамками общества и не принятая как данность. Эта любовь должна быть той редкой формой чувства, что посещает человека раз в жизни и пребывает с ним до конца. Та самая, при которой "ни ангелы неба, ни демоны тьмы разлучить никогда не могли мою душу с душой обольстительной Аннабель Ли". Это так, чтобы вам было понятнее, - лёгкие нотки сарказма прозвучали в его голосе на последнем предложении, но он не придал им абсолютно никакого значения. Зато праматерь сможет совершенно точно оценить смысл сказанных им слов.
Но проблемы это не решало. Любви Азраил не знал. Аль-Наамат тоже. Один из них, будучи воином Небес, нёс бремя гораздо более тяжкое, чем чувства и эмоции, другой же предпочитал прятаться от её за иллюзией неограниченной власти. А времени исправить что-то уже не было. Да и могли ли они? Проклятье. Любовь, расплывшись в коварной улыбке, торжествовала, вальяжно развалившись посреди запылённых кресел. Непойманная. Неуловимая. Архангел в бессилии оглянулся вокруг и опустился на ближайший стул, прикрыв руками лицо.

+1

22

Если бы любовь не была орудьем,
Может быть, она и спасала б души.
Но во все века неизменны люди,
И любовь их злу и гордыне служит!
мюзикл "Последнее испытание": «Легенда о вратах».

- Люди много чего говорят, - я равнодушно пожимаю плечами. Не согласиться с Азраилом трудно – любовь издревле воспевали как нечто неземное, ниспосланное Создателем. Она сильна, потому что захватывает человека полностью. Его ум и тело больше не подвластны сознанию, им управляют муки терзаемой души и вспышки возбуждения. Любовь – это могущество, но только в руках того, кого любят. Тот, кто любит, становится слаб и сам себе уже не принадлежит. Я не устаю себе это повторять, потому что я, как и всякое существо от рода человеческого, имею к ней предрасположенность. – Чтобы бессмысленное существование превратилось в жизненный путь. Чтобы на смертном одре сказать: «Моя жизнь была ненапрасной». Но на деле ими руководят голод, страх и похоть.
Мне нужно подумать, и я замолкаю. Любовь. Самое эгоистичное чувство, которое разрушает не только своих жертв, но и всё вокруг. Объятый пламенем кнут, раскалённое жало, которое гонит любящего в нужную сторону. Сила любви соразмерна силе того, в чьём сердце она поселилась. Скольких кровопролитий, скольких страданий можно было бы избежать, если бы люди думали головой, а не этим пресловутым сердцем. Оправданные любовью убийства, войны, бесчестья и предательства становятся подвигами в глазах людей. У любви миллионы обличий и тысячи символов, как среди них найти то, что будет третьим ингредиентом? Как мне понять, как увидеть в своём оружии что-то светлое и доброе, дающее надежду, что и подразумевается заклинанием? Без этой самой любви я не была бы той, кем являюсь сейчас… Мой трон покоится на горе трупов, которые при жизни отдали сердце своё мне. Я всё ещё стою у края сцены. Закрываю глаза, и воображение рисует мне стены цветущего Илиона. Тёплый ветер несёт с берегов запах моря, такой свежий и солёный. Этот аромат свободы смешивается с благоуханием цветущих деревьев, что растут в троянских садах. Бриз чувствуется даже в вони погребальных костров, в тошнотворном железном смраде крови, пролитой под стенами Трои. Крови, пролитой по прихоти одного наглого мальчишки и одной умной женщины, которые воспеты в истории, как любовники. Это оскорбление. Оскорбление меня и старшего из сыновей Приама, любовь которого к жене была сильнее чар прекраснейшей из женщин.
- Для этого заклинания нужна любовь иного толка, - видение растаяло, я снова окружена полумраком и недоверием. Опять он вздумал меня учить. Я сжимаю кулаки, потому что мне вновь неимоверно хочется ударить этого пернатого всезнайку. Пропускаю его разъяснения мимо ушей. Я сама прекрасно понимаю, какая любовь должна послужить третьим ингредиентом. Я даже отыскала такую в своей памяти, но у меня не осталось ничего, что бы её символизировало. Одна только горечь поражения.
- Это так, чтобы вам было понятнее.
- Припоминаю что-то такое… - наигранно усмехаюсь. – Любовь одного царевича стоила ему глаз, ушей и языка, а его городу и народу – жизни. Великая жертва во имя ничего. Я знаю, что такое любовь, - с бархатной нежностью отвечаю я и поворачиваюсь к архангелу. – Я сказала, что не испытывала подобного, но не обязательно пробовать, чтобы знать, правда ведь? – мой взгляд упал на руки Азраила. На левом безымянном пальце всё так же неизменно блестит кольцо. Я чувствую, как надежда и торжество, будто две переплетённых кобры, разворачиваются в груди. – Истинно говорю вам: любовью владеет тот, кто знает её секрет, - я присаживаюсь на корточки слева от мужчины и жадно смотрю на обручальное кольцо. – Как вы там красиво сказали? «Ни ангелы неба, ни демоны тьмы разлучить никогда не могли...»? – тянусь к левой руке архангела, дотрагиваюсь до кольца, а затем встаю, широко и довольно улыбаясь. – Кажется, мистера Кросса даже Смерть не смог разлучить с его символом любви. Если я успела кой-чего понять, эту любовь нужно отдать добровольно, как я отдала свою храбрость, а вы – своё имя. Хозяин кольца не вы, а Август Кросс. Это так, чтобы вам было понятнее, - на моём лице нет и тени торжества, это было бы слишком очевидно. Идея даже для меня выглядит сумасбродно, но есть ли у нас вообще выбор?

+2

23

"Though they sink through the sea they shall rise again;
Though lovers be lost love shall not;
And death shall have no dominion"
And Death Shall Have No Dominion by D.Thomas

- Я сказал, что вы имеете право на своё мнение, но не сказал, что желаю его выслушивать, - холодно заметил Азраил, по горло сытый изречениями праматери, - Третьего элемента в вас нет, что ж, хорошо, с этим уже ничего не поделаешь. Давайте остановимся на этом и не будем заводить разговор в неприятное для нас русло, - демократично прибавил мужчина и отвёл взгляд от своей собеседницы.
Архангел никогда не был идеалистом, скорее наоборот - прожив среди людей не одну тысячу лет, он научился, благодаря своей неспособности испытывать чувства, с невероятной трезвостью ума оценивать чужие мотивы и поступки. В словах женщины несомненно таилась доля правды. Порою некоторые смертные действительно пытались отыскать утешение среди роскоши и богатства, забывая об истинных ценностях, - шёлк заменял им хрупкую истину, власть - семейный очаг, а золото - чистую любовь. Но были и другие, те, что будучи бедными, словно церковные мыши, хранили и лелеяли вековые ценности, воспетые предками в их искрящихся сердцах. Но какая теперь разница, если не осталось ни тех, ни других? Свет и тьма истёрлись в грязь, добро и зло теперь смиренно лежали в пустой братской могиле, сломленные и никому не нужные. А они искали друг в друге любовь...
- Август? - рассеянность проскользнула в его тоне, и он, ощутив рукою лёгкое прикосновение, как будто впервые заметил на своём безымянном пальце бледное обручальное кольцо. Да, как он мог забыть? - Мистер Кросс действительно может помочь, - архангел согласно кивнул, - Но для этого мне придётся покинуть вессель, дабы вы смогли поговорить, - Азраил поднял со своего места и направился к кулисам, - Отвернитесь и закройте глаза, - попросил он, скрываясь за тяжёлым занавесом.
- Мистер Кросс?
- Азраил?
- Да. У меня есть к вам просьба, мистер Кросс. Прошу, не откажите мне в ней.
- Я всегда готов помочь.
- Мне необходимо покинуть вас, дабы вы смогли спасти этот мир. Всё кончено, но вы можете это исправить.
- О чём вы говорите? Что я должен сделать?
- Увы, у меня мало времени. Вы обнаружите себя в тёмном театральном закулисье. Выйдя на сцену, увидите там женщину. Она вам всё расскажет. Но будьте осторожны - женщина та коварна, а помыслы её нечисты.
- Хорошо. Но позвольте мне... попросить вас об ответной услуге.
- Разумеется.
- Когда вы, мы... всё исправим, я хочу, чтобы вы оставили меня. Служить вам было честью, но ведь жизнь ваша вечна, а вместе с вами живу и я. А мне так хочется однажды вновь увидеть её лицо...
- Я выполню вашу просьбу, и более того - вы со своей супругой будете вместе. Навсегда. Это в моих силах, и вы заслуживаете отдыха.
- Спасибо вам, Азраил.
- Мне пора, но я вернусь, чтобы завершить ритуал. Помните об опасности. Ваша любовь защитит вас.
Яркий голубовато-белый свет, вырвавшись из груди мужчины, устремился кверху, и на какой-то миг, средь рассевшейся непроглядной тьмы мистер Август Кросс увидел то, что осталось от прежнего мира: потрескавшаяся штукатурка на стенах, полуоборванные театральные листовки и газетные вырезки с ужасающими заголовками, кричавшими о боли и страданиях умирающего человечества. Ах, лучше бы он этого не видел. Сердце мужчины болезненно сжалось при мысли о произошедшем. Но он может всё исправить, не так ли? Если бы люди всегда выбирали плохое, их бы попросту не было. Стоит лишь одёрнуть занавес и шагнуть вперёд.
- Прошу прощения, мэм...? - неуверенно начал мистер Кросс, стоило ему лишь оказаться на сцене, - Мне сказали, что я должен вам чем-то помочь? - осторожно обойдя покосившийся трон, он постарался приблизиться к женщине, дабы разглядеть её лицо. Как же иначе он узнает об её намерениях? Только уловив мимолётные жесты да расслышав перемены в нотках голоса. Азраил не предупредил бы его просто так. Значит, следовало быть начеку.

+3

24

Have to fight,
Cause I know in the end it's worthwhile,
That the pain that I feel slowly fades away.
It will be alright.
"Pale" by Within Temptation.

Архангел скрылся за кулисами,  Наама отворачивается и беззвучно выдыхает, прижав холодные руки к солнечному сплетению. Плечи сами собой опускаются под тяжестью невидимой ноши. Женщина сгибается и замирает в безобразно кривой позе человека, получившего удар в живот. Не дышит, не думает, молчит. Только ждёт, когда растает комок в горле и напряжение во всём теле сойдёт на нет. Нужно вытерпеть эту накатившую волну боли. Нельзя кричать и лить слёзы. Слишком многое итак уже было себе позволено. Одна секунда слабости, и всё содеянное окажется напрасным. Праматерь делает несколько шагов и прислоняется к стене. Секунда, другая, третья... Мучительный прилив, что рвётся с губ душераздирающим воплем, отходит куда-то вглубь сознания, где плещется мутными водами долгие годы. Дрожащей рукой Наама вытирает выступивший пот со лба и улыбается. Снова победила, смогла пересилить себя. Так держать.
- Прошу прощения, мэм...?
- Наама, - громко сказала женщина. Дрожащая рука сделала приглашающий жест – подойди, не бойся.
Праматерь неохотно повернулась и оглядела мужчину с головы до ног. Мимолётный интерес во взгляде сменился жадным хищным блеском. Август Кросс был обыкновенным мужчиной, простым и маленьким. Таких можно было покорять пачками по сто штук, но эта победа не приносила удовлетворения. Они не сопротивляются, не отвечают на хлёсткие чувства и зов страстей. Не бросаются в омут с головой, а стоят на бережку, намочив ноги, и терзают себя бессмысленными угрызениями совести. Добыча, которая сама идёт в руки с видом мученика, Нааме неинтересна. Она просто подтолкнёт его к жертве. Голодный взгляд серо-зелёных глаз становится мутным и отстранённым.
- Мне сказали, что я должен вам чем-то помочь?
- Здравствуйте, Август, - оттолкнувшись от стены, праматерь подошла к мужчине и достаточно добродушно улыбнулась. – Приятно с вами познакомиться, жаль, что это происходит при таких обстоятельствах, - обойдя Азраилов вессель, дабы больше не было необходимости смотреть ему в глаза, Наама подняла кубок, в котором кровь перемешивалась с сияющим знанием. Помолчав с полминуты, она заговорила. – Не стану ходить вокруг да около. Мир этот катится в пропасть небытия. Большая часть того, что вам было известно, уничтожено. Мы с… вашим соседом, - секундная заминка, рука сильнее сжимает чашу с ингредиентами, - собираемся сотворить заклинание, которое остановит гибель мира и вернёт всё на свои места, - женщина фыркнула себе под нос. – Но прежде мне бы хотелось услышать ответ на один вопрос, - слова слетали с губ тихо и вкрадчиво. Наама ничего не могла с собой поделать даже на пороге гибели – беседа всегда была больше похожа на соблазнение. Наама осторожно поставила чашу на бутафорский трон и посмотрела на Августа. - Прошу вас, удовлетворите моё любопытство, - она выдавила из себя вымученную улыбку, потом, будто что-то вспомнив, замахала руками.- Я вас обманывать не стану, об этом не думайте! Ложь уже не спасёт меня от смерти. Вопрос мой таков: почему вы согласились помочь? Что он вам сказал? Обещал вернуть супругу? Вас даже одержимость ангелом не смогла разлучить с памятью о ней, - Наама посмотрела на кольцо, но уже не почувствовала никакой радости или предвкушения победы. Это просто кусочек металла, обвившийся вокруг пальца незнакомого ей человека. – Мир отнял у вас сначала возлюбленную, потом собственное тело. Чтобы заклинание получилось, и мир был спасён, вы отдадите мне то, что вам дороже всего. За красивыми словами скрывается жертва. А стоит оно того?
Да, пусть будет так! Как страстно желала праматерь осушить эту чашу и покончить с этой глупой попыткой геройства. Ведь ни она, ни Азраил спасителями не являются. Для архангела это попытка исправить «череду роковых ошибок» и искупить свою вину. О людях он не думает, о своей семье тоже. Мотивы Наамы тупы и эгоистичны, будто она не праматерь и королева, а избалованный ребёнок. Она просто рада снова видеть его, пусть он и не скрывает своего гнева и презрения.
- Как по мне, так нельзя нам давать шанс всё исправить. Мы не заслужили ни прощения, ни попытки что-то исправить и забыть о содеянном.

+2

25

"Ты не принуждаешь его, не бьешь, не приказываешь ему,
потому что ты знаешь, что мягкость сильнее твердости,
вода сильнее скалы, любовь сильнее страха".
Герман Гессе

Сначала была боль. Она возникла из ниоткуда и тут же впилась в его ногу тысячами иголок, невольно заставив мужчину вздрогнуть. Рассеянно пошатнувшись, Август поспешил ухватиться за спинку стоявшего перед ним стула. Бледные пальцы мужчины крепко сжали сухую пыльную древесину, колкую и шероховатую, как если бы за нею много лет никто не ухаживал, не полировал и чистил от грязи. Ну да. Чего же он хотел, ведь газетные вырезки говорили сами за себя. Старого мира больше нет. Он лежит в руинах человеческого тщеславия, их издыхающее дитя, желающее обрести своё спасение в стенах этого...театра? Что же задумал Азраил? Почему не рассказал обо всём, а вверил мистера Кросса чужой незнакомой женщине? Ему сказали, что она опасна, однако он ни за что не поверит этим словам, покуда не убедится в них сам.
- Взаимно, - волоча больную ногу, он приблизился к незнакомке и вежливо улыбнулся ей в ответ,- Человек не был бы человеком, не будь в нём способности к состраданию, - странно начинать беседу со столь далёких откровений, но раз вопрос был задан, на него следовало дать ответ. К тому же, именно так Август сумеет определить, не таит ли эта леди в себе какой-нибудь злой умысел, - То, что сказал мне Азраил, с вашего позволения, останется между нами. Намерения мои искренни и непредвзяты. И мир не отнял у меня ровным счётом ничего, - мужчина покачал головой, - Я сам отдал ему то, что он у меня просил. Неужели вы думаете, что расставшись с супругой, я расстался и со своей любовью к ней? Нет. Память о ней живёт в кольце, а моя любовь, здесь, в моём сердце, - в доказательство своих слов он приложил ладонь к груди и открытым взглядом посмотрел на стоявшую перед ним женщину, - И быть весселем я согласился ради блага других. Ибо я верю в то, что если есть шанс возродить цивилизацию, шанс, что человечество заживёт новой жизнью, то он стоит того, чтобы попробовать. Добро не назначает цен. Оно не требует жертв. Добро просит участия и понимания. И в этом я готов вам помочь.
Голос его затих и растворился в звенящей тишине. Улучив момент, Август обвёл взглядом силуэт незнакомки. Теперь, когда она сказала своё приветственное слово, картина становилась более ясной. Кем бы ни являлась эта темноволосая дама, она действительно что-то скрывает: волосы не падают на лоб, не пропитываются потом от спокойной жизни, дрожащие руки не обагряются кровью ради мирных времён, а о шансах и заслугах говорит лишь тот, кто стал всему виной. И страшнее всего было то, что мистер Кросс не видел в ней ни капли сожаления. Эмоции и настроения тончайшими полутонами доносились до его ушей, но они были пусты и неискренни, словно прошлогодняя листва, облетевшая с когда-то плодоносившего дерева: она обнажала безобразные чернеющие сучья, давно прогнившие под гнётом промозглых осенних дождей, она являла миру подлинную сущность давно погибшей красоты.
Или, быть может, он попросту не желал видеть в ней ничего хорошего?
- Видите ли, всё дело в том, что я почти не знаю о произошедшем, - теперь, когда первая часть выводов была сделана, Август мог позволить себе вновь отыскать опору и с благодарностью вцепиться в спинку ближайшего стула, позволяя ноющей ноге хоть немного, но отдохнуть, - Я не могу судить о правых и виноватых, но могу с уверенностью сказать - прощения заслуживают все, но не все способны его принять. Во втором случае прощение оказывается непосильной ношей, наказанием, которым становится благословение, ниспосланное на плечи недостойных, - чуть кашлянув, мужчина продолжил, - Расскажите мне обо всём, прошу. Я помогу вам в любом случае, но, быть может, вы хотите сказать что-то ещё? Сейчас самое время.

+2

26

Ахтунг! Многа имоцый. И да, я нарушила правила, пост больше страницы, но it hurts so much и все дела.

Hot summer nights mid July,
When you and I were forever wild.
The crazy days, the city lights
The way you'd play with me like a child.
'Young And Beautiful" by Lana Del Rey

Don't you ever say I just walked away
I will always want you.
"Wrecking Ball" by Miley Cyrus.

- Что ж, это похвально, - холодно заметила праматерь на слова Августа о супруге. В глубине души она надеялась, что кольца будет недостаточно. Ей хотелось вырвать его доброе сердце и выдавить из него эту любовь в чашу, как сок из созревшего плода. Сперва  он начал было раздражать, как и любой, кто смел Нааме перечить. Если бы им довелось встретиться при других обстоятельствах, демоница бросилась бы в словесную атаку, стегала его злыми жестокими словами, пропитанными кровью, пока не сломала бы этого смиренного святошу. Но теперь в его речах она увидела свою правоту. Да, Кросс действительно преподнёс третий ингредиент на блюдечке. Раздражение прошло, и женщина смотрела на Августа уже не как на дерзнувшего усомниться в её правоте, а как на диковинную зверушку. Он был будто из другого мира, который хрустнул и рассыпался под ногой праматери.
- Расскажите мне обо всём, прошу. Я помогу вам в любом случае, но, быть может, вы хотите сказать что-то ещё? Сейчас самое время.
Наама сомневается. Есть ли смысл рассказывать ему истинные причины случившегося? Он ведь простой смертный человечишко, как понять ему то, что хранит в себе существо, которое живёт уже восемь тысяч лет? Но расчёт подталкивает её к мысли о том, что, только рассказав всё, она может отговорить его жертвовать своей любовью. А если не получится, то он забудет её слова, будто ничего и не было. Доверие с предосторожностью – как это в духе такой интриганки.
- Сядьте уже, - нервно бросает праматерь мужчине и убирает руки за спину. Она не хочет, чтобы он к ней прикасался, поэтому делает несколько шагов в темноту сцены. Туда, где он не сможет разглядеть её лицо. Наама скрывается во мраке, всё ещё наблюдая за мужчиной. Она оглядывается, пытаясь разобрать в темноте хоть что-то, но вскоре бросает эту бессмысленную затею, позволяя чёрной глубине захватить себя и растворить в себе, оставив только голос.
- Сильны любовь и слава смертных дней. И красота сильна. Но смерть сильней.
Но так ли это в вашем случае? Ответ прекрасно известен нам обоим. Ведь вам дороже власть.Я много чего пережила, но к делу, пожалуй, относится лишь то, что я – последняя королева Ада. С тех пор, как я перестала быть человеком, я только и делала, что добивалась власти и использовала её, чтобы получить ещё больше власти.
Но каков толк в мимолётной иллюзии счастья, если я смотрю на вас, а вы любуетесь властью?Но Азраил никакого отношения к моим дурным наклонностям не имеет. Наоборот… - голос дрогнул и стих. Наама набрала в грудь побольше воздуха и сжала кулаки, с наслаждением чувствуя, как ногти впиваются в огрубевшую кожу ладоней. Несколько секунд абсолютной тишины: ни вздоха, ни мысли, ни стука сердца, ничего. Сейчас, вот-вот должно отпустить. Она выдыхает через чуть приоткрытый рот, после встряхивает головой и подушечками пальцев касается кожи на ладонях там, где до сегодняшнего дня они были вспороты поперёк восемью маленькими шрамами-полумесяцами – по четыре на каждую руку. Теперь их нет, но кожу покалывает всё так же. – Обманом и лаской, мудростью и строгостью он заставил меня остановить этот кровавый танец. Я не перестала ценить всё, что имела и хотела приобрести, но он...  Не думаю, что вы поймёте, - на сцене снова воцарилось молчание. Женщина тряхнула головой и продолжила. – Случилось так, что он покинул меня. Его долг всегда был на первом месте. Он же архангел, он создан с этим, а против своей природы идти бессмысленно!..  Упрекнула бы я его? Никогда, – в словах звучали нотки отчаяния. Вы можете возразить, указать мне на мой долг и на то, что я покинул вас ради него. Что ж, резонно. Но долг не губил во мне того, кем я являюсь, и уж явно не отравлял вам существование.– Разумеется, я была готова ждать! Но обстоятельства вынудили меня занять трон Ада. Я поспешила написать Азраилу, чтобы предотвратить недоразумения. Я объяснила, каким тяжким бременем для меня становится корона, и что я по-прежнему жду нашей встречи. Чтоб я сдохла, если в том письме было хоть слово неправды. Ответ не заставил себя ждать, - Наама со стоном садится на грязный пол, прижимается спиной и плечами к стене и смотрит в чёрную пустоту. Строки его ответа сами возникают в её сознании – ведь времени выучить их у неё было предостаточно. Как часто она оставалась в своих роскошных апартаментах наедине с его письмом и чувствовала, что в комнате на самом деле присутствуют двое – она и его почти осязаемая  ненависть. – «Я пытался смотреть на вас другими глазами, увидеть красоту за маской чудовища, поверить в то, что вы, даже вы способны хотя бы ненадолго отставить это притворство и позволить себе думать о чём-то помимо своей гордыни. Тогда я ошибся в первый раз», - её голос становится тише, а дыхание перехватывает. Сколько ни пытайся, а повторить это спокойно не получается. – Он не поверил в то, что я могу измениться, и упрекнуть его за это нельзя. «Вы были дурной распутной девкой, жаждущей власти, когда мы увиделись впервые. Ею вы и остались».  И я… я очень хотела разозлиться и возненавидеть его, чтобы отомстить, вонзить ему клинок в сердце и наслаждаться его последними секундами. Но я не смогла.
Мы, несомненно, увидимся вновь. В конце времён я приду за вами. Но я больше не буду вашим другом, скорее наоборот, стану тем, кем был всегда - смертью.- Мы встретились с ним в конце времён, как и было предначертано. Никто не говорил, что я не могу приблизить этот конец. Это я и сделала, использовав все свои силы и ресурсы. У королевы Ада таковых достаточно. Я дала этому миру то, чего он заслуживал – войну, агонию и гибель. Иначе он бы просто не пришёл. У меня не было выбора, - голос, что жёстко и властно чеканил слова несколько секунд назад, стал тихим и робким. – Боюсь только, что ему уже всё равно. Я поступила, как чудовище, коим и являюсь. Я не хочу склеивать этот мир заново. И прощение мне не нужно. Мне нужен мой Азраил.

+2

27

"Знать, он был создан для того,
Чтобы побыть одно мгновенье
В соседстве сердца твоего".
И.С.Тургенев, "Цветок"

Просьба сесть звучит как приказ. На какое-то время Август не предпринимает ровным счётом ничего - лишь недовольно хмурится и внимательно следит за каждым движением женщины. Да, принуждения он не любит, а особливо не любит принуждения именно в такой форме - резким, словно брошенная с королевского балкона милостыня, словцом, призванным успокоить неугодных. Так поступают люди горделивые, не признающие иных нравов и законов, кроме их собственных. Мистер Кросс хочет сделать замечание, но в итоге разумно держит свой язык за зубами, позволяя незнакомке раствориться в густой темноте. Только когда неторопливые твёрдые шаги замолкают, он позволяет себе благодарно опуститься на стул и, обернувшись лицом к бездонному мраку, выслушать его рассказ.
- В мире есть много проявлений заботы, - голос его собеседницы тонет в тягучей, словно расплавленный воск, мгле, и навстречу ему несётся новый - голос мужчины, ровный и спокойный, как если бы он говорил не о судьбе мира, а о чём-то таком, в чём был уверен и прекрасно разбирался, - Можно отвести упавший локон, можно не спать ночами у кровати больного, можно награждать его своим безраздельным вниманием или переживать невзгоды другого человека как свои собственные, - мистер Кросс тяжело вздыхает, складывает руки в замок, опирается о колени и продолжает свой одинокий монолог, - И проявлений любви не меньше. Но есть одно, самое верное, - сердце его на миг замирает в тревожном ожидании, - Не всякий может увидеть красоту в другом. Не всякий может захотеть, ибо этот шаг требует огромной силы духа и неисчерпаемой веры. Вы можете быть чудовищем в глазах миллиардов, да чего греха таить - в своих собственных, но из сказанного вами я понял, что вы не являлись таковым для него. И это - ваша отправная точка. Можно ли ненавидеть кого-то, но в то же время говорить ему, что где-то глубоко внутри него таится заветная красота? Нет. Любовь и ненависть могут идти рука об руку, я бы даже сказал, что сие явление совершенно нормально, но ненависть и красота не уживутся никогда. Ненависть разрушает красоту, как грубая подошва армейского сапога давит хрупкую бабочку; однако, единожды поверив в то, что человек способен отыскать в себе что-то помимо злобы и отвращения, от этого убеждения уже не отказаться.
Она - коварная женщина с нечистыми помыслами. Всё оказывается именно так, как ему и говорили. Разве может кто-то разрушить мир только ради того, чтобы исполнить свою прихоть? Мистер Кросс не хочет судить о поступках незнакомки, как не хочет он судить о поступке Азраила. Ему-то он доверяет полностью. И если есть возможность вернуться назад, каким-то образом расставить всё на свои места, то архангел сделает это любой ценой. Неужто не отдаст Август своё драгоценное кольцо? Разумеется, отдаст. Отказываться от своих слов он не станет, да и говорит с шатенкой совершенно искренне.
- Письма - это только росчерк по бумаге, - мистер Кросс поднимается со своего места и шаркающей походкой направляется в сторону незнакомки. Та сидит на холодном полу, прислонившись спиною к стене. Он не решается её тревожить и останавливается чуть поодаль, - Они не несут в себе чувства, слов или настроений. Вам нужно говорить не со мной, - печально улыбнувшись, он качает головой, - Я знаю, что этот мир можно спасти. И я так же, как и Азраил, верю в то, что в вас сохранилась красота. Думай он иначе, нас бы здесь не было, - помедлив некоторое время, Август касается рукой обручального кольца и медленно стягивает его с пальца, - Держите, - раскрытая ладонь оказывается где-то на уровне лица женщины, - Я вверяю вам самое дорогое, что у меня есть. Что с ним делать, решать только вам.

+2

28

And I know it’s wrong, and I know it’s right.
Even if I’ll try to win the fight.
My heart will overlord my mind
And I’m not strong enough to stay away.
"Not Strong Enough" by Apocalyptica feat. Brent Smith of Shinedow

Наама слушала мистера Кросса с горькой ухмылкой. На что она надеялась, рассказывая ему всё? Какую ж, однако, глупость она совершила. Уверенность мужчины осталась непоколебимой, а в голосе его теперь сквозила жалость. Нужно было сперва показать ему мир за стенами театра. Может быть, тогда Август увидел бы в этих могильниках человечества её агонию. Мир погибал неохотно, мучительно, сгорая и истекая кровью своих обитателей, – Нааме это приносило облегчение. В разрушении она искала забытья, но сама раз за разом возвращалась к письму. И те слова тонкой цепочкой оборачивались вокруг её существа и с чудовищной силой сжимались, врезаясь в него. Как пережила она горечь, которая текла по жилам и охватывала тело параличом в самый неожиданный момент? Никогда ещё праматери не приходилось признаваться самой себе – силы на исходе, теперь же нужно было только смириться с фактом собственного бессилия. Шестилетний марш-бросок стоил Нааме всего, что принадлежало ей или было захвачено в борьбе. Из прекрасной королевы она превратилась в жестокого тирана, которого союзники опасаются едва ли не больше, чем враги. А пресловутая красота оказалась дешёвой позолотой – не выдержав, она сползла с хозяйки, обнажив жадного до крови и власти монстра. Из Прекраснейшей она превратилась в безобразного деспота. Хотя, быть может, эта женщина всегда была такой, просто корона освободила её от нужды притворяться и нравиться каждому встречному. Августу, кстати, тоже. Так вот как выглядит бессилие. Когда хочешь решать и повелевать хотя бы собой, но уже не можешь.
- Я вверяю вам самое дорогое, что у меня есть. Что с ним делать, решать только вам.
Праматерь взглянула  на кольцо и измученно вздохнула. Снова решать, снова брать этот груз и тащить неизвестно куда и неизвестно зачем. Но пальцы сами тянутся за кольцом. Пусть в этом теле не течёт кровь предков-каинитов, но их несгибаемый дух и воля всегда пребывали с Наамой. Потому что борьба уже в её сути, этот непрекращающийся бой остановит только смерть. А смерть – это Азраил. К которому она и шла эти долгие шесть лет.
- Я благодарю вас. Не от себя, а вообще, - женщина сжимает кольцо в кулаке. – Мне не понять вашей доброты, но она достойна уважения, - она с сожалением смотрит на мужчину и кладёт свою ладонь на его плечо. В темноте не видно, как вены на руке женщины стали серыми, будто течёт по ним вовсе не кровь. Хоть сил в праматери было уже совсем немного, их хватит, чтобы этот разговор навсегда исчез из его памяти. Пальцы начинает покалывать. Наама не видит, но знает, что её силы проникнут в тело человека, окрасив его сосуды в тёмно-серый цвет, и заберут то, что должно остаться для архангела тайной.
Женщина отняла руку от плеча смертного и быстро зашагала к кубку. Тяжёлые шаги отдавались по залу сухим эхо. Праматерь схватила чашу и с ненавистью взглянула в неё, надеясь, что каким-то чудом ингредиенты испарились. Но они были там, на своём месте, зловеще закручивались и поджидали, когда кольцо растворится в них, превратившись в золотую полосу. Но это случится не раньше, чем Наама поговорит с Азраилом начистоту. Какой смысл скрывать свои намерения, если невинность они уж точно не смогут отыскать? Она не знает, чем закончится этот разговор и встреча в целом. Но в этот раз судьба будет к праматери милосердна – при любом раскладе цель будет достигнута. Весь мир или смерть. Женщина скрывается за кулисами, закрывает глаза. Сейчас погаснет свет и раздастся невыносимой чистоты и высоты звон. Он возвращается.  Когда всё прекратилось, она считает до десяти и выходит на сцену с видом примадонны.
- Всё прошло прекрасно, любовь у нас, - Наама вертит в руках чашу, но в другой руке, сжатой в кулак и заведённой за спину всё ещё лежит кольцо Кросса. Дыхание на пару секунд перехватило, улыбка сползает с лица. – А с невинностью разбирайтесь сами. Я не для этого пришла. Погодите, выслушайте сначала... Вы хотите вернуться в прошлое и остановить меня, это ваш долг. Но… - похолодевшими плохо слушающимися пальцами женщина крепче обхватывает ножку чаши и смотрит архангелу в глаза, - зачем? Вы сказали мне, что когда-нибудь в мире останемся только мы. Вы и я. И вот мы здесь. Зачем нам остальной мир?

+1

29

"Помню, — поспешно отвечал князь Андрей, —
я говорил, что падшую женщину надо простить,
но я не говорил, что я могу простить. Я не могу".
Л.Н.Толстой, "Война и мир"

- Двойственность, - подойдя к праматери, архангел начал свою речь. Говорил он неторопливо, но громко, и за всё то время, что слова вырывались из его уст, голос мужчины ни разу не дрогнул и не переменился в тоне, - Величайший из недостатков, - давно пора было высказать ей всё как есть. Но он не решался. Боялся или до последнего верил что всё же окажется неправ? Нет, теперь-то Азраил понимал, что просто дожидался верного момента. Тирана - а именно тираном стала когда-то прекраснейшая из женщин, обагрив корону на своём челе кровью невинных людей, - следовало свергать именно так: в последний момент, когда тяжесть злодеяний верным словом можно обернуть петлёю, затянутой на нежной шее, уловить осознание непомерной алчности, а затем вздёрнуть гордеца на плахе, сколоченной из собственного раскаяния, - Не вы ли из кожи вон лезли, дабы доказать мне свою храбрость? Вы хотели вернуться, во что бы то ни стало, а теперь говорите об обратном? Не бывать этому, выбирайте что-то одно. Впрочем...выбора у вас нет, - он мотнул головой и, скрестив руки на груди, сделал пару размеренных шагов из стороны в сторону, словно раздумывая о чём-то.
- Я посетил Небеса на пару коротких мгновений, но ради чего? Всё действительно кончено. Там, наверху, не слышно ни звука, и Рай отныне наполнен огромной зияющей пустотой, холодной и неприветливой, словно звёзды, однажды служившие домом мне и моим братьям. Угасли привычные мотивы, угас тот мир. Жизнь начинается с крика, смерть сопровождается тишиной, - Азраил разочарованно выдохнул и обернулся к праматери, - Не отрицаю, есть в том и моя вина - я позволил вам стать тем, чем вы стали в итоге, - развязал вам руки и создал иллюзию того, что вы чего-то стоите, - архангел выпрямился и расправил плечи, по-прежнему не позволяя ни единой эмоции проскользнуть сквозь свинцовое полотно его равнодушия.
- Посмотрите, - махнув рукой в сторону зрительного зала, он чуть отступил в сторону, словно позволяя собеседнице оглядеть театр во всей его красе, - Цена вам - разрушенный мир, - где-то там, в кубке, плескались три элемента - ключи к спасению, к искуплению. Четвёртый он добудет сам, пусть даже ценою собственной жизни, но останавливаться на полпути означало одно - Азраил сдался. Значит, следовало идти вперёд, - Можете наслаждаться плодами своих трудов. Можете утопиться в собственной печали. Можете пригрозить мне смертью, но одного вы не получите никогда - прощения. Вы, - указательный палец метнулся в сторону бледного лица шатенки, -Уничтожили не только всё то, для чего я был создан, вы сравняли с землёй мою веру в вас. Да, мы остались вдвоём. Вы этого хотели? Действительно этого? Глупая женщина, я здесь не ради этой встречи и далеко не ради вас, - Азраил бесстрастно вооружился ангельским клинком, и сверкающее остриё небесного оружия легко коснулось подбородка праматери, заставляя ту чуть приподнять свою голову.
- Четвёртый ингредиент окажется в этой чаше вне зависимости от вашей воли. Я вытащу его из вас, переверну всё то, что осталось от этого мира, но найду его, - серебристый металл плавно проскальзывает по щеке, убирая выбившуюся прядь, и на какой-то миг замирает у самого виска, - Я обещал вам встречу в конце времён. Если заклинание сработает, мы вернёмся к начальной точке и всё будет так, как и должно быть. Если нет, то вы останетесь в этом театре. Сил в вас достаточно, вы проживёте ещё какое-то время, а умерев, станете одним из бестелесных призраков, ютящихся среди руин. Ваша история закончится без меня. В обоих случаях, - архангел убрал клинок и отвернулся, - Теперь вы знаете всё.

+2

30

Feet don't fail me now, take me to the finish line.
Oh, my heart, it breaks every step that I take,
But I'm hoping that at the gates they'll tell me that you're mine.

… choose your last words,
This is the last time
'Cause you and I - we were born to die.
"Born To Die" by Lana Del Rey

Обручальное кольцо Августа Кросса растворяется в чаше, испуская лёгкий золотистый свет. Сияющая полоска поднимается со дна и примешивая любовь к храбрости и знанию. Желание выбросить этот кубок куда-нибудь в зрительный зал охватило праматерь с неистовой силой. С каким бы удовольствием она расхохоталась в лицо Азраилу и полюбовалась его бессилием. Но нет, спектакль пора прекращать. Женщина с отчётливым стуком ставит драгоценную чашу на стул, и, сделав несколько несмелых шагов к архангелу, кладёт ладони ему на плечи. Очевидно, что  он видит в ней только плохое и никогда не поверит, что злые поступки были продиктованы добрыми намерениями. Слова уже ничего не значат. Как ей хотелось сейчас развернуть его к себе и наорать за это жестокосердие! Наама намерена уже выплеснуть своё возмущение на Азраила, но останавливает себя усилием воли. Она была готова и к такому повороту событий. Когда абсолютно всё ставишь на отношение к тебе другого человека, ты либо очень сильно доверяешь ему, либо готов всё потерять и закончить игру. Праматерь проиграла. Но как всё закончится, решать не Азраилу, а Нааме. Несмотря ни на что, она ещё королева, а королевы уходят только по собственной воле.
- Вы дали мне то, что я хотела, - женщина встаёт перед ним и улыбается с отчаянной теплотой, будто опровергая слова мужчины и свою злость. – Вы же здесь, смотрите на меня, говорите со мной, хоть и так жестоко. А я в свою очередь отдаю то, что хотите вы, - она протягивает подрагивающие  руки, покрытые засохшей кровью, медленно поворачивает их ладонями вверх. – Вы обманом получили мою кровь, а могли бы попросить. Разве во мне недостаточно храбрости? - губы кривит горечь, но и та быстро испаряется. – Стала бы я утаивать знание или любовь, обладай я оными? – она пожимает плечами, ответ ведь само собой разумеющийся. – Если бы во мне была невинность, вы бы извлекли её, и я бы не возроптала. Я бы дала вам всё, чего бы вы ни попросили. Вместо старого мира, впитавшего в себя всю мразь и зло, вырос бы новый! Одного вашего слова хватило бы, чтобы всё изменилось. Нет для меня преград, коли вы рядом, - праматерь опускает руки и тихо вздыхает. - Но вам это не нужно. То, чего вы действительно так настойчиво требуете, я, увы, дать не смогу, - приосанившись, Наама оглядывает архангела с ног до головы. Негодование  заставляет лицо окаменеть в высокомерной маске. – Потому что я вам не по зубам. А вы так желаете быть правым… Мы с вами одинаковы, можем вечно терзать друг друга на этой сцене. Кто-то должен уступить, так пусть это буду я, раз три ингредиента собраны, и вы полны решимости отыскать последний. Вы возьмёте верх, но не надо мной. Я – чудовище, победить которое можно только запачкавшись в крови. Но есть та, другая женщина, которую вы всегда видели во мне. Дурная распутная девка, жаждущая власти, которую вы и прокляли.
Наама делает несколько шагов назад, снимает своё единственное украшение – тройное трёхцветное кольцо - с пальца и зажимает его в кулаке. Этот фокус она уже проделала однажды со своей старшей дочерью, и если хватит сил, то повторит с собой. Она лишит себя источника своих духовных сил, погасит огонь, который пылал восемь тысяч лет и сжигал её существо дотла. Гнев, обида, жажда истинного могущества, страстная мечта быть хозяйкой собственной судьбы – всё уйдёт из этого тела, оставив лишь ту, что сломалась, когда на неё обрушилась реальность. Из Ноемы, дочери Ламеха и Циллы, выросла праматерь Наама, в неё же и превратится в конце своего пути. Когда нет ничего своего, всё, на что приходится рассчитывать, - это память. Она согревает тёплыми видениями прошлого, наставляет на правильный путь и придаёт сил. В ней, как в  огромной чаше вечно горело пламя ярости и ненависти к миру, который надругался над жизнью женщины и её детей. Наконец, вырвавшись из плена, оно выполнило своё предназначение и необходимость в нём, да и в самой Нааме отпала. Можно собрать память и боль в это кольцо и исчезнуть навсегда, столкнув Ноему и архангела лицом к лицу.
- Мне очень жаль, мой мудрый Азраил, - на белом, как алебастр, лице женщины тонкими полосками сосудов проявилась чернота. Глаза заволокло белой пеленой, розовые губы стали тёмно-бордовыми, а болезненный яркий румянец стремительно серел, придавая щекам мертвенный вид. Лик чудовища наконец проступил наружу. – Жаль, что во мне столько сил. Вы непременно убьёте меня, когда вернётесь в прошлое, иначе всё повторится, - потоки черноты со всего тела текли по жилам к руке с кольцом. Метал послушно вбирал в себя память и суть праматери, стремительно чернея. Розовое золото – символ страсти. Белое золото – символ союза и дружбы двух сердец. Жёлтое золото – символ верности. Ядовитая демоническая суть обезличивала и перемешивала все символы и надежды в одну сплошную черноту. Когда последняя капля воспоминаний покинула тело, Наама закрывает глаза и разжимает руку. Кожа и лицо приобретают нормальный человеческий вид. Кольцо с громким стуком падает на пол и катится к ногам архангела.
Женщина всхлипывает и приходит в себя будто после долгого сна. Она подносит руки к лицу, но с ужасом замечает на них высохшую кровь. В панике оглядывает себя. Пальцы касаются волос, щёк, губ, задевают ключицы и грудь, спускаются к животу. Ноема не узнаёт своего тела. Неизвестны ей и место, и мужчина напротив… Она щурится и вглядывается в темноту, стараясь разглядеть незнакомца.
- Вы! – с ужасом вскрикивает шатенка. Опустошенная память всё же подсказывает, что именно этот человек был когда-то тем самым, кто проклял её. Имени его, увы, не вспомнить, но разве сейчас это имеет значение? Ничего хорошего от него Ноеме ждать не стоит. – Что вы хотите от меня?! – тело покрывается липким холодным потом страха, женщина делает несколько шагов к стене.

+2



Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно